Он шаркал ногами, - Опальский не слышал его шарканья. Бедность застенчива. Дубровин находился в самом тяжелом положении. Он думал, думал и, ни на что не решаяся, вертел на руке свой перстень; наконец уронил его, хотел подхватить на лету, - но только подбил, и перстень, перелетев через голову Опальского, упал на стол перед самым его носом. Опальский вздрогнул и вскочил с своих кресел. Он глядел то на перстень, то на Дубровина и не говорил ни слова. Он взял со стола перстень, с судорожным движением прижал его к своей груди, остановив на Дубровине взор, выражавший попеременно торжество и опасение. Дубровин глядел на него с замешательством и любопытством. Он был высокого роста; редкие волосы покрывали его голову, коей обнаженное темя лоснилось; живой румянец покрывал его щеки; он в одно и то же время казался моложав и старообразен. Прошло еще несколько мгновений. Опальский опустил голову и казался погруженным в размышление; наконец сложил руки, поднял глаза к небу; лицо его выразило глубокое смирение, беспредельную покорность. "Господи, да будет воля твоя! сказал он. - Это ваш перстень, - продолжал Опальский, обращаясь к Дубровину, - и я вам его возвращаю... Я мог бы не возвратить его... Что прикажете?" Дубровин не знал, что думать, но, собравшись с духом, объяснил ему свою нужду, прибавя, что в нем его един ственная надежда.