Пес Господень   ::   Прашкевич Геннадий

— Эйа! Эйа!

Он имеет тело неистленное,

умащенный винами, как алоэ.

И как миррой кожи сохраняются,

так вином он весь набальзамирован.

— Эйа! Эйа! — ревели гости и дружинники, но хор голосов постепенно начал ослабевать.

Этого не замечал только пьяный трубадур.

Он и кубком брезгует и чашами,

чтобы выпить с полным наслаждением.

Он горшками цедит и кувшинами,

а из оных — наивеличайшими.

Шум в зале совсем смолк.

Барон Теодульф побагровел еще пуще. Казалось, глаза его сейчас выпрыгнут из орбит.

Ганелон так тогда и подумал: вот сейчас у барона напрочь выпрыгнут глаза из орбит, а потом разъяренный барон выбросит наглого трубадура в ров вслед за несчастным епископом.

В тишине, вдруг упавшей на залу, еще более тревожной от дымивших и потрескивающих факелов, было хорошо слышно, как под огромным столом грызлись и рычали из-за костей собаки.

Испуганные служки быстро меняли блюда, стараясь оставаться незаметными и неслышными.

Копченая медвежатина, огромный кабан, целиком изжаренный на вертеле, запеченные в листьях гуси… Овощи, густо приправленные рубленными жареными скворцами, горная форель, трюфели… Славки и завирушки, запеченные в дымящемся пироге…

Выпала из рук служки и шумно разбилась о каменный пол круглая соляная лепешка, несомненно, к ссоре.

И тогда барон Теодульф рявкнул.

Рявкнув, как медведь, он торжествующе и шумно ударил по спине задохнувшегося трубадура своей огромной ладонью.