Поиск предназначения или Двадцать седьмая теорема этики   ::   Стругацкий Борис

Доваджер благополучно слинял, оставив записку, в которой он приносил свои самые изысканные извинения "за ту маленькую мистификацию, разыграть которую вчера побудила" его "отвратительная скука - спутница столь же отвратительной погоды". Скука была велика, случай показался ему удобен, и он надеется только, что "история получилась не так уж плоха". Лирическому герою остается только пожать плечами и рассмеяться.

Но это еще не конец! Ибо вся соль Виконтова замысла заключалась именно в концовке рассказа. Действующие лица встречаются снова - через год, там же, на пустынных берегах, среди скользких валунов и гниющих после отлива водорослей. Чайки крича носятся над волнами, почти касаясь их крыльями, опускаются на прибрежную гальку, близится шторм, багровое солнце уползает в черную тучу... И тут герой наш видит, как бледное изможденное лицо Эрика П.Доваджера становится еще бледнее ("...становится белесым как живот старика..."). Глаза Доваджера застывают, он тяжело опирается на мощную свою полированную трость и вдруг начинает бормотать, невнятно и как бы через силу: "...Эти птицы над волнами... и этот закат... Простите меня... Они напоминают мне одну историю... страшную историю... Это началось в Сомо..." Точка. Конец рассказа. Импровизатор вдохновился, новая история - родилась.

- Хорошая концовка, - признал Станислав честно. Он вдруг подумал, что Виконт, на самом деле, написал этот рассказ о себе. Он сам и есть этот Эрик П.Доваджер, всю жизнь выдумывающий зубодробительные истории из головы, потому что подлинные истории ему рассказывать запрещено.