Маёр Вихрь   ::   Семенов Юлиан Семенович

— Вы на меня сердитесь из-за этой шифровки? — спросил Высоковский. — Ей-богу, я ни в чем не виноват. Она — крепкая девка, я не понимаю, в чем дело...

— А может, никакого дела и нет вовсе? Больно мы до очевидных дел зоркие. Не верю я, знаете ли, очевидностям всякого рода.

— Вы уже передали ее донесение Кобцову?

— Спать хочется до смерти, — словно не слыхав вопроса, ответил Бородин. — Погода, верно, будет меняться.

— Осень... Будь она неладна.

— Не любите осень?

— Ненавижу.

— Отчего так?

— Купаться нельзя.

— Люблю осень. Для меня, знаете ли, поздней осенью начинается весна. Именно поздней осенью. И наоборот, осень, зима, новый год с его грустью у меня начинаются в марте, ранней весной, когда в лесу по ночам ручьи журчат, снег тает.

— Что-то не понимаю.

— Это, верно, старость. В старости уже все известно, предвидения мучат, наперед знаешь — что, откуда, почем и кому.

— Москва еще не отвечала?

— Дикость положения в том, что она не обязана нам отвечать. И на запрос, боюсь, не ответят. Еще цыкнут: не суйте нос не в свои дела.

— С Кобцовым вы уже посоветовались? — снова спросил Высоковский.

— Самое паршивое дело, — задумчиво продолжал Бородин, — так это совать нос в чужие дела. Как считаете, а? Кстати, пирамидона у вас нету?

— Аспирин есть.

Бородин пощупал лоб.

— Да нет, аспирин мне, знаете ли, ни к чему.

— Может, грипп?

— А бог его знает.