Малампэн   ::   Сименон Жорж

И я глупо спрашиваю:

— Никто не приходил?

Может быть, она поняла, а может быть, отвечает нарочно, чтобы успокоить меня:

— Только Морен… Он был здесь больше часа… Он очень доволен, что болезнь приняла такой оборот…

Видит ли она, какие у меня широко раскрытые глаза, и я не знаю, что делать и куда деваться, и не смею войти в комнату Било, как будто одним своим присутствием боюсь что-то разбить там? Моя ли это вина? Что я знаю о ней?

Я делаю все, что могу. Вот уже двенадцать лет, нет, что я говорю? Вот уже двадцать лет, тридцать лет, как я хожу на цыпочках, как я едва смею глубоко вздохнуть. Потому что я понял, что все хрупко, непрочно, все, что нас окружает, все, что мы принимаем за действительность, за жизнь!

Богатство, разум, спокойствие… И, конечно же, здоровье!.. И честность…

Были дни, когда, если бы я позволил себе…

Это не имеет ничего общего с Тессоном, с моим отцом, с моей матерью, с моей тетей, со всеми Рекюле, сколько их есть на свете.

Я знаю… Я чувствую…

И вот уже меня мучит мысль, что Жан у моей матери, и я хочу скорей ощутить, что он здесь, с нами.

Нужно, нужно обязательно как можно быстрее сомкнуть круг.

Нужно ходить на цыпочках, осторожно…

Нужно смиренно наметить границы, решительно заявить себе:

— Это мое… Это у меня дома… Это я навсегда.

Я знаю, что чувственность у Жана пробуждается раньше обычного и что возникает риск…

Я поговорю с ним.

И на следующей неделе я сделаю рентгеновский снимок моей жене, из-за ее двенадцатиперстной…

А я сам… Я часто думал о внезапной смерти отца.