Страница:
405 из 409
Вскоре Молчунуне стало хватать воздуха. Зато соленой влаги было в избытке, его словно прорвало, словно сэкономленные за всю жизнь слова преобразовались в слезы и стекали сейчас по щекам. Слезы – запоздалое оплакивание никчемной жизни.
Молчун знал об этом наверняка. В панике он пытался вызвать образ мертвого брата, чтобы услышать его голос, и успокоиться, и понять, что все это только кошмарный сон...
Однако брат не появлялся, не говорил, и стало понятно, что брат ушел навсегда – а вместо него в голове Молчуна разъедающей мозг кислотой стала разливаться картина давней летней ночи на юге Чечни, когда к Молчуну подошел такой же контрактник и сказал, что есть проблемы, и сказал, с кем, а Молчун пошел разбираться и увидел в приехавшем из Моздока офицере своего старшего брата, а брат сказал, что чечен, дом которого Молчун с корешами почистили накануне, теперь свой чечен, а значит, нужно все вернуть. И Молчун сказал брату: "Шутишь". А брат сказал, что нет. Кореша Молчуна попросили его еще раз побазарить с братом, и они вышли в сумерках на окраину села, и они говорили, и брат сказал, что предложение Молчуна не прокатит, потому как дело политическое, и что даже придется, быть может, кого-нибудь из корешей посадить, потому что чечен очень нужный.
А Молчун сказал: "Тебе кто важнее – родной брат или чечен гребаный?!" А брат сказал, что Молчуну уже пора жить своим умом, а не слушать всяких придурков, не повторять чужие глупости... А Молчун сказал, что это не ответ.
|< Пред. 403 404 405 406 407 След. >|