JК
Матёрый :: Донской Сергей Георгиевич
Страница: 12 из 458Этот был жив, хотя и здорово покалечен.
Уж чего-чего, а трупов и.о. губернатора за свою карьеру навидался предостаточно.
* * *
Незадолго до этого телефонного разговора новоиспечённому гражданину Израиля господину Кацу, уроженцу Курганска, наведавшемуся с исторической родины на родину малую, показали рыбину, и ему захотелось заплакать.
Отчего в нем прорезалась такая сентиментальность? Это же была не фаршированная мамой щука и даже не бабушкина сельдь под шубой. Самый обычный местный окунь, хоть и здоровенный. Неужели Каца охватила ностальгия по босоногому детству, когда он с друзьями-товарищами рыбачил на курганских прудах, именуемых здесь ставками? Нет. Гость города страдал, очень сильно страдал, но вовсе не от острого приступа ностальгии. Тогда, может быть, ему стало жаль задыхающегося окуня, судорожно разевающего губастый рот? Нет. Кацу стало жаль самого себя. А слезы наворачивались на его глаза по той причине, что окружавшие его молодые люди грозились запихнуть головастого окуня ему в задний проход, а потом сделать вид, что так и было.
Рыба гниёт с головы, но когда она гниёт в закупоренной прямой кишке человека, то и «царь природы» невольно вовлекается в этот процесс разложения.
Кац хотел жить. Окунь — тоже. Изогнув сильное тело и растопырив все своё шипастое оперение, он неожиданно запрыгал на столе, едва не свалившись на пол:
— Живучий какой! — искренне восхитился молодой интеллигентный собеседник Каца.
Уж чего-чего, а трупов и.о. губернатора за свою карьеру навидался предостаточно.
* * *
Незадолго до этого телефонного разговора новоиспечённому гражданину Израиля господину Кацу, уроженцу Курганска, наведавшемуся с исторической родины на родину малую, показали рыбину, и ему захотелось заплакать.
Отчего в нем прорезалась такая сентиментальность? Это же была не фаршированная мамой щука и даже не бабушкина сельдь под шубой. Самый обычный местный окунь, хоть и здоровенный. Неужели Каца охватила ностальгия по босоногому детству, когда он с друзьями-товарищами рыбачил на курганских прудах, именуемых здесь ставками? Нет. Гость города страдал, очень сильно страдал, но вовсе не от острого приступа ностальгии. Тогда, может быть, ему стало жаль задыхающегося окуня, судорожно разевающего губастый рот? Нет. Кацу стало жаль самого себя. А слезы наворачивались на его глаза по той причине, что окружавшие его молодые люди грозились запихнуть головастого окуня ему в задний проход, а потом сделать вид, что так и было.
Рыба гниёт с головы, но когда она гниёт в закупоренной прямой кишке человека, то и «царь природы» невольно вовлекается в этот процесс разложения.
Кац хотел жить. Окунь — тоже. Изогнув сильное тело и растопырив все своё шипастое оперение, он неожиданно запрыгал на столе, едва не свалившись на пол:
— Живучий какой! — искренне восхитился молодой интеллигентный собеседник Каца.