Предначертание   ::   Давыдов Вадим

Потому что они вдруг почувствовали себя - армией.

Судьба отпустила им сорок один день передышки. А на сорок второй…

Под утро - ещё петухи только голоса пробовали - Гурьева разбудил вестовой. Да он и не спал, собственно, - так, одним глазом. Он вышел на улицу. У ворот стояли две подводы, на одной из которых он узнал шорника Топоркова из станицы Пореченской. Казак плакал. Гурьев шагнул к телеге, откинул рогожу. И отшатнулся - пахнуло жареным мясом. Человечиной.

– Рассказывай, - тихо проговорил Гурьев.

– Третьего дня, - всхлипнул шорник. - Я за кожами в Драгоценку ездил… Потому и жив, видать. Никитинский хутор и Дунаевский. По брёвнышку раскатали, всех… всех порешили. Ох. У нас завод воронцовский разграбили, всех за речку увели, скот увели, всё. Тут вот… Павловы. Все шестеро. На масле их… С дитями малыми… А в той подводе - отец Василий с сыном… Матушка с дочками - не знаю. Может, тоже убили, да кинули где…

Вышел Шлыков, поддерживаемый с двух сторон Тешковыми. Полковник сам ещё передвигался плохо, но залёживаться Гурьев ему не давал. Он взглянул на жуткий груз в подводе, отвернулся. Гурьев склонился к его уху и прошептал:

– Думаешь, не будут тебе эти дети во сне приходить, атаман? Будут. И мне будут.

Он повернулся к Котельникову:

– Прохор Петрович. Распорядись, я в этих делах плохо ориентируюсь. Батюшку привезите, ну, ты сам знаешь. Сотням - полная боевая готовность.

Котельников кивнул и вскинул руку к папахе.