Александр уже вычеркнул эту страницу из своей жизни, и его раздражала необходимость встречи тела, похорон, раздражали все те неизбежные хлопоты, которые возникают, когда советский гражданин умирает за пределами родины.
Он отпраздновал – именно так, иначе слова не подобрать, – кончину жены бутылкой превосходного коньяка. Вечер был просто великолепен. Только Дрюня его подпортил – пришел с искренними соболезнованиями, а соболезнования в таких случаях всегда подчеркнуто искренние, словно приносящий их признает, что способен и на другие. Переплет попытался объяснить это Григорьеву, но тот ничего не понял. Как обычно.
Акентьев был рад, что коньяку осталась немного. Поить Дрюню таким изысканным напитком было все равно, что кормить свинью апельсинами. Кроме того, комсомолец и так принес с собой все, что было нужно для пьянки. В ответ Переплет презентовал ему портрет маршала Орлова, извиняясь за отсутствие соответствующей упаковки и голубой ленточки.
– Ух, ты, – восхитился Дрюня, не вникая в суть подарка и не обращая внимания на то, кто изображен на портрете. – Это по-царски, Сашок! Постер в нехилой рамке!
Портрет поставили пока в прихожую, а его новый владелец осматривал квартиру Акентьевых.
– Брезгуете нами, барин! – юродствовал комсомольский вожак. – В хоромах живете, с золота едите, простых людей к себе на порог не пускаете!
Сам Дрюня вложил всю имевшуюся наличность в какое-то сомнительное предприятие и теперь ждал у моря погоды. «Дураки, кругом одни дураки, – думал Акентьев, выслушивая его бесхитростную исповедь..