Рассказ о самом главном   ::   Замятин Евгений Иванович

- Дальше? Вы хотите, чтобы я сказал, что дальше? Голос - не куковеровский, темный, из-под наваленного вороха. Таля поднимает ресницы, и вот захваченное врасплох его лицо, синие - настежь, вслух обо всем - глаза, пропаханные тюрьмою морщины, волосы как пепел, палец желтый от табаку.

Это - миг. И Таля - снова у себя в тени ресниц, сирени, нагибается, нагибается еще ниже, тихонько поглаживает шелковую спинку Rhopalocera и говорит ему одно какое-то слово, неслышно.

Но Куковерову кажется, что он услышал - и у него вдруг так больно толкнулось сердце, будто там не сердце, а живой ребенок. И когда Куковеров вслух вдохнул в себя лес, небо, шмеля, солнце: "Хорошо... все-таки!" - Таля понимает, что он понял, и тоже как живой ребенок - в ней сердце.

А наверх, Куковерову - слова, потому что сейчас нельзя молчать:

- Я их очень... Я, когда была маленькая - выводила из них бабочек. Одна вывелась у нас зимой, на Рождество, окна - во льду, летала - летала...

Куковеров - тихо:

- Вот и я тоже...

Но что "тоже" - это никогда не будет сказано: к каменной бабе, к богу, некогда вскормленному человечьей кровью, подходят по-медвежьи - на босых пятках - пятеро. Таля быстро поднимается из тени (ресниц, сирени), идет через солнце - в белом, сквозь розовеющем платье, уносит с собою отпечатанные где-то в глубине куковеровские глаза и на ладони Rhopalocera, которому завтра умереть.