Брат Кадфаэль опустил голову и молча молился, сэр Смит смотрел наменя с мрачной злостью, ну зачем так унижаться. Я медленно пустил коня через площадь, дальше узкая улица, но на въезде я крикнул громко:
— Да будет проклят город, где у жителей нет христианской жалости… Да покарает вас Господь!.. И еще обещаю всем.., я вернусь. Я вернусь однажды, и это будет страшный день.
Брат Кадфаэль и сэр Смит молча ехали следом, мы миновали с десяток домов, оставалось еще два, а там дальше зеленый простор, как вдруг шторки одного окна раздвинулись, кто-то быстро протянул огромную краюху хлеба и глиняный кувшин. Я принял, занавески так же бесшумно задвинулись, а следом захлопнулось и окно.
Я держал хлеб и кувшин перед собой, в надежде, что кривизна улочки не позволит едущим за нами всадникам Хайбиндера увидеть нарушение королевского приказа.
Когда за городом послали усталых коней в галоп и оторвались ненадолго от преследователей, я ухитрился спрятать хлеб и вино. Мул брата Кадфаэля хрипел и мотал головой, я перевел Зайчика на шаг, спросил Кадфаэля:
— Вот теперь вопрос, а как поступил бы Господь, если бы на весь город отыскался только один праведник?
Он перекрестился, ответил скорбно:
— Ты знаешь ответ, брат-паладин. Господь испепелил оба города, хотя праведником был сам Лот.
— Знаю, — ответил я, — но Господь даровал нам право самим решать, кто прав, кто виноват. И самим отмерять наказание.