JК
Ричард Длинные Руки - виконт :: Орловский Гай Юлий
Страница: 58 из 106Нос облуплен, губы полопались то ли от жары, то ли от кулака, только усы горделиво задирают кончики кверху, свежие и новенькие, в отличие от поношенной одежды. Такие я видел только на портретах Петра Первого.
Я замедлил шаг, чтобы не столкнуться, но он остановился и сказал резким, неприятным голосом:
— Сэр, вы оскорбили меня, злонамеренно перейдя дорогу!
Я даже растерялся от такой наглости.
— Я?
— Да, — ответил он резко. — Вы!.. А я, клянусь своим именем, которое ни разу не запятнал трусостью или отступлением, заставлю вас извиниться!
— Сэр, — сказал я, — и в мыслях моих не было переходить вам дорогу. Пожалуйста, следуйте своим путем! Он еще больше привстал на цыпочки, перекатился на пятки и обратно, вид донельзя задиристый. Я вдруг понял, что его так раздражает во мне: он высок, но я выше, он широк в плечах, но я шире, он одет крайне бедно, а по мне видно, что не бедствую. Он опустил ладонь на рукоять меча.
— Если вы не сразитесь со мной здесь и сейчас… я назову вас подлым трусом!
— За что? — ахнул я.
— За то!
Он выпятил грудь и выкатил глаза, крупные, круглые, и без того уже выпученные, как у жабы. Одной рукой крутил ус, пальцы другой теребили рукоять меча. Я покосился по сторонам, народ быстро отступает, мы уже на пустом пятачке, а люди отодвигаются еще дальше, чтобы никто из нас не задел мечом. На лицах жадное ожидание, глаза блестят, всегда приятно смотреть, как дерутся, как льется кровь. За архиепископом выстроились церковные чины, двинулись величаво через двор, будто крестный ход.
Я замедлил шаг, чтобы не столкнуться, но он остановился и сказал резким, неприятным голосом:
— Сэр, вы оскорбили меня, злонамеренно перейдя дорогу!
Я даже растерялся от такой наглости.
— Я?
— Да, — ответил он резко. — Вы!.. А я, клянусь своим именем, которое ни разу не запятнал трусостью или отступлением, заставлю вас извиниться!
— Сэр, — сказал я, — и в мыслях моих не было переходить вам дорогу. Пожалуйста, следуйте своим путем! Он еще больше привстал на цыпочки, перекатился на пятки и обратно, вид донельзя задиристый. Я вдруг понял, что его так раздражает во мне: он высок, но я выше, он широк в плечах, но я шире, он одет крайне бедно, а по мне видно, что не бедствую. Он опустил ладонь на рукоять меча.
— Если вы не сразитесь со мной здесь и сейчас… я назову вас подлым трусом!
— За что? — ахнул я.
— За то!
Он выпятил грудь и выкатил глаза, крупные, круглые, и без того уже выпученные, как у жабы. Одной рукой крутил ус, пальцы другой теребили рукоять меча. Я покосился по сторонам, народ быстро отступает, мы уже на пустом пятачке, а люди отодвигаются еще дальше, чтобы никто из нас не задел мечом. На лицах жадное ожидание, глаза блестят, всегда приятно смотреть, как дерутся, как льется кровь. За архиепископом выстроились церковные чины, двинулись величаво через двор, будто крестный ход.