Рука (Повествование палача)   ::   Алешковский Юз

Я, говорит, начальник, после того, как пожрала с тобой и почифирила сукой стала, падлой и в зону вертать мне обратно нельзя. А ссучилась потому, и ты, хочешь верь, хочешь не верь, что я в тебя некрасивого втрескалась. Что-то есть в тебе такое зверское, как в тигре, и сердце мое воровское колотится. Раздень ты меня и выеби по-человечески и забудем мы с тобой на сладкую минуточку все это гнилое пространстео и время. Смотри, говорит, какая я красивая, какая настоящая я красивая женщина. Раскрыл я варежку, захлопал глазами и вдруг из вшивого лагерного тряпья, из желтых мужских кальсон с жалкими тесемочками, из бурок, подшитых нордом, поднимается белое, розовое, светящееся, чистое, невинное тело. Не помню, сколько смотрел я на голую женщину неотрывно и восторженно, пока не затрясл меня от боли, ужаса, ярости и рыданий... Да, да! Рыданий... ' Когда сожгли вы мою Одинку, не ревел я, а тут от невозможности испытать то, что испытывают даже крысы, даже тарантулы, даже рыбы в пруду, признаюсь чистосердечно, ревел! Она тормошила меня, звала, просила, ласкала, жалела, а я заливался слезами, как малое дитя, впервые за много страшных лет и, причмокивая, сосал грудь... Тугой, налитый сладким жаром жизни сосок... Помню вкус его, помню, не забуду до смерти... И Зоя вздрогнула, напряглась, я перепугался, и что-то неведомое мне вдруг отпустило ее... Ты, говорит, почему такой бедный, Вася?.. Промерз, говорю, в детстве. Промерз... Больше ничего я ей не сказал. Оделась. Спрятала красу свою в серую лагерную вшивоту.