Мой бедный Ёрик   ::   Вересов Дмитрий

Дедушка увековечил его в фонтанной скульптуре писающего мальчика напротив здания оргкомитета чемпионата мира по хоккею, в котором наша сборная как раз и предстала таким вот мальчиком для битья. Девочка Даша была еще младше и напоминала хвостиками, огромными бантами и удивленными глазами первоклассницу первого сентября. Младше же всех был рыженький Гоша. Даша и Митя были родными и очень походили друг на друга, Гоша был для них двоюродным, и это было заметно. У него был нос картошкой, если можно так сказать о маленьком детском носике, плутоватые глазенки и, что удивительно, большие для худенького тела ладони. Аня не обратила бы на эту особенность малыша внимание, если бы не Афанасий Петрович.

— Вот руки будущего ваятеля! — гордо поднял он ручонку внука, как рефери победившему боксеру. — Такими ручищами лепить только что-то могучее, монументальное, как статуя Свободы или Христос над Рио! Вот в эти руки я передам свое искусство, свое драгоценное наследство.

При упоминании о наследстве все как-то смутились, и возникла бы неловкая пауза, если бы не жена Морошко, которая стала что-то неинтересно, но негромко рассказывать.

— Дедушка, дедушка, — послышался снизу громкий шепот.

Гоша дергал Афанасия Петровича за штанину.

— Ну, что тебе, Георгий? — спросил дед строго, словно он говорил про чьи-то другие руки, а не про эти, теребящие его брючину.

— Что ты мне хочешь передать? Что?

— Не приставай, Георгий, — Морошко отстранил внука. — Еще время не пришло.