Мой бедный Ёрик   ::   Вересов Дмитрий

Одна только болтает без умолку, а другая пузыри пускает. А что касается этого дела… Ты вот знаешь, как рыбаки во время дальних походов удовлетворяются? При помощи зубатки. Рыбу такую знаешь? Мне мужик один с рыболовецкого траулера рассказывал. Гадом буду! Очень она на это бабье место похожа… Вот сходи в рыбный магазин и посмотри. Я, как узнал, с тех пор зубатку не ем ни в каком виде…

— Дурак ты, Григорич! Так ты и кур не ешь тогда, их же петухи топчут, и коров…

— Я тебе про Фому, а ты мне про Ерему.

Аня не дослушала, чем кончился этот солоноватый спор. Она решила зайти на кладбище к Василию Ивановичу.

Если покойникам не все равно, то Лонгину-старшему повезло. Лежит он на тихом комаровском кладбище, в лесу. Лес живет своей жизнью, переплетается корнями деревьев, прорастает, опадает, шумит. Значит, и Василий Иванович тоже живет другой жизнью, мало похожей на нашу, суетливую. Может быть, дышит даже медленно, как камень. Один вдох за сто лет.

Страшны огромные города-кладбища, где смерть выглядит не сгорбленной старушкой в саване, а бездушной, ненасытной машиной, перемалывающей в своих колесах тысячи и тысячи. Кажется, земли не хватит под кости…

Здесь же могилы быстро зарастают и забываются. Недалеко от могилы Лонгина упал крестик, сравнялся холмик, иван-чай разросся. Вот и все, абсолютное забвение, человек-земля.