Серебряный медведь   ::   Русанов Владислав

Как говорил древний поэт, творчеством которого было принято восхищаться в среде молодых гвардейских офицеров, «тогда считать мы стали раны, товарищей считать». Латники дорого продали свои жизни. После переправы через Арамеллу, поединка с бойцами из отряда Джакомо Черепа, которую выиграли благодаря странной устойчивости Кира к магии и двуручному мечу Мудреца, банда Кулака выросла до ста десяти человек. Очень многие из людей Черепа перебежали к победителям, как и предрекала Пустельга. Армейская рота. Даже больше. Теперь, после боя в живых осталось немногим больше пяти десятков. Из них около двадцати раненых. Кулак очень расстроился. Нет… Расстроился – это не совсем правильно. Кондотьер рассвирепел. Последними словами честил малообученных новичков, которые полезли нахрапом на строй тяжеловооруженных всадников, вместо того чтобы попытаться рассечь их на небольшие группки и уничтожить по отдельности. Собственно, ругать он мог разве что погибших, а их в Сасандре ругать испокон веков не принято. О мертвых или хорошо, или ничего. «Ну, раз так, значит, ничего», – решил Кулак и с головой ушел в помощь раненым, сбор и дележ добычи.

Из близких друзей и соратников кондотьера пострадал только Мелкий. Его раной занялся Мудрец и при живейшем участии Кира, придерживавшего то рассеченную руку, то дергающиеся ноги, зашил рану, залил настоем коры дуба и забинтовал. Рядом крутилась Пустельга. В отличие от командира, она ругаться не прекращала, причем сыпала такими выражениями, что у Кирсьена, прожившего полгода в казарме, брови лезли на лоб.