Сережик   ::   Калугин Алексей

Все травы в лесузнал да приметы разные. Погоду предсказывал лучше радио. Зубную боль заговаривал, от головной боли отвар давал, гнойники-чирии-бородавки разные сводил… У Петрова Леньки, помнится, как-то раз так живот прихватило, что несчастный скрючился весь, разогнуться не мог. Пришел Филипп Матвеевич, живот Леньке пальцами помял, пошептал на ухо что-то, и — как рукой все сняло! Бывало, что и бабам рожать помогал. Ну, само собой, его иначе как Филиппом-колдуном никто и не называл… Когда он не слышал, конечно… Уважали его, но и дивились на чудачества его разные. В ясную лунную ночь мог выйти Филипп Матвеевич к речке да песню затянуть. Громко поет, звонко, а звуки ночью по воде далеко разносятся. И песни пел все какие-то странные, не наши. Если прислушаться, то и не поймешь: то ли слова какие чужие, то ли и не слова это вовсе, а вздохи да стоны из души рвутся… А зимой, бывало, выйдет на улицу босой, раздетый, в одних подштанниках, и начнет вместе с ребятней с горки ледяной кататься… Жил Филипп Матвеевич один, без семьи, поэтому, должно быть, и привязался к Сережику, когда тот повадился к нему ходить. Последние полгода Филипп Матвеевич Сережика от себя и вовсе не отпускал, везде вместе ходили: вместе в лес, вместе на реку, вместе по дворам к хворым, вместе песни свои чудные пели… А после пропал Филипп Матвеевич.

— Как так пропал? — удивился я.

— Да вот так и пропал, — развела руками баба Катя. — Был человек — и не стало.