Московский душегуб   ::   Афанасьев Анатолий

Будучи романтиком, Коля Фомкин не считал бандитов вполне за людей, глубоко презирал всю нынешнюю обнаглевшую, воровскую, вооруженную шушеру, державшую масть по Москве, как на именинах у Пронькина; но одно дело влепить веселую пульку между глаз прущему на тебя, озверевшему дебилу с "Калашниковым" в руках, и совсем иное – пойти и хладнокровно укокошить доверчивого старикана, будь он хоть грешен, как сам сатана.

Казалось, Фомкин не чувствовал разницы, и это было плохо. Опасная душевная разболтанность. Когда обсуждали детали, паясничал и ерзал, точно девственница на медосмотре. Башлыков не выдержал:

– Честно скажу, Коля, было бы кем тебя заменить, заменил бы. Но заменить некем.

– Да не волнуйтесь так! Замочу старичка за милую душу.

– Еще раз так скажешь, вообще погоню из отряда.

Фомкин посерьезнел:

– Григорий Донатович, клянусь, все понимаю!

– Что понимаешь?

– Какого зверя берем.

– Не зверя, Коля, человека. У него папка с мамкой были, как и у тебя.

У Фомкина от удивления глаза полезли на лоб, но он и тут не сплоховал:

– Если так, давайте его усыновлять.

Дальше разговаривать с ним на моральные темы Башлыков посчитал излишним.

– Звони, – сказал он.

Фомкин набрал номер, и на том конце задумчивым баритоном отозвался телохранитель Петруша.

– Это я, – поздоровался Фомкин. – Ну чего, Петя, изменения есть?

Изменений не было. Условились так, что во время прогулки Елизара Суреновича Петруша впустит его на минутку в дом и познакомит с Машей Копейщиковой.

Фомкин подарит ей букет алых роз и невзначай замолвит словечко за побратима. И уж заодно оценит опытным взглядом гинеколога всю ее богатую фактуру.

– В семь часов, – подтвердил Петруша. – С охраной сговорено. Там мой кореш Митька.