JК
Сказание о Четвертой Луне :: Фирсов Владимир
Страница: 114 из 124Убей этих людей, что стоят возле тебя — и ты станешь повелителем Империи…
— Он сошел с ума…— прошептал Старший.
— Нет, он просто умирает, — возразил Тал. И мы увидели это… Лицо Императора менялось на наших глазах. Маска молодости сползала с него, на лицо ложились тени, потускнели глаза, по свежей коже пробежали морщины, он осунулся и поник.
— Пустите меня! — вдруг закричал он, бросаясь к дверям. — Полдень миновал, и я должен идти! Пустите же!
Он бился в наших руках, но силы его слабели, мускулы его дрябли с каждой секундой, голос срывался, хрипел.
— Я должен попасть в Хранилище! — бормотал он, вращая безумными глазами. — Пустите… Я не хочу…
Это было омерзительное зрелище. В припадке ярости он схватился за голову, и длинные пряди мгновенно поседевших волос стали отделяться от черепа, оставляя голые места, желто отсвечивающие стариковской кожей. Нос его скрючился, щеки ввалились, руки тряслись…
— Неужели ничего нельзя сделать? — пробормотал Старший. Тал покачал головой.
— Он обречен. Его поддерживала только каждодневная порция чужой жизни.
Тем временем силы совсем оставили Императора. Он опустился на пол. Теперь это был страшный, полубезумный старик, который разваливался на наших глазах.
— Не хочу, не хочу, не хочу… — бессвязно бормотал он еще несколько минут, потом скрючился в углу комнаты и затих. Какое-то время его костлявые пальцы еще шевелились, словно пытаясь остановить уходящую жизнь, потом замерли, а остекленевшие глаза уставились в потолок.
— Он сошел с ума…— прошептал Старший.
— Нет, он просто умирает, — возразил Тал. И мы увидели это… Лицо Императора менялось на наших глазах. Маска молодости сползала с него, на лицо ложились тени, потускнели глаза, по свежей коже пробежали морщины, он осунулся и поник.
— Пустите меня! — вдруг закричал он, бросаясь к дверям. — Полдень миновал, и я должен идти! Пустите же!
Он бился в наших руках, но силы его слабели, мускулы его дрябли с каждой секундой, голос срывался, хрипел.
— Я должен попасть в Хранилище! — бормотал он, вращая безумными глазами. — Пустите… Я не хочу…
Это было омерзительное зрелище. В припадке ярости он схватился за голову, и длинные пряди мгновенно поседевших волос стали отделяться от черепа, оставляя голые места, желто отсвечивающие стариковской кожей. Нос его скрючился, щеки ввалились, руки тряслись…
— Неужели ничего нельзя сделать? — пробормотал Старший. Тал покачал головой.
— Он обречен. Его поддерживала только каждодневная порция чужой жизни.
Тем временем силы совсем оставили Императора. Он опустился на пол. Теперь это был страшный, полубезумный старик, который разваливался на наших глазах.
— Не хочу, не хочу, не хочу… — бессвязно бормотал он еще несколько минут, потом скрючился в углу комнаты и затих. Какое-то время его костлявые пальцы еще шевелились, словно пытаясь остановить уходящую жизнь, потом замерли, а остекленевшие глаза уставились в потолок.