Судьба попугая   ::   Курков Андрей

Но обида за русскую нацию была сильнее, и он твердо решил подарить этой старухе как можно больше, и чтобы знала она, что это ей русский человек подарил.

— Пополам все подели! — приказал он урку-емцу.

Ваплахов тяжело вздохнул.

Через несколько минут две одинаково тяжелые тряпичные военные сумки с провизией были готовы и завязаны.

— Ну что, пошли? — спросил Добрынин.

Забросил одну сумку Добрынин себе на плечо вместе с вещмешком.

Вторую взял урку-емец.

Вышли на мороз.

— А там… одна бутылка спирта оставалась?! — взволнованно сказал вдруг Ваплахов.

— Взял я, взял! — успокоил его народный контролер. Свежий снег скрипел под ногами. Был он неглубоким и очень мягким, так что ноги плавно тонули в нем, пока не натыкались на плотную корку старого снега.

— Далеко к ней? — спросил шедший позади урку-емца Добрынин.

— Нет, — ответил тот, не оборачиваясь. — Ее чум чуть за городом.

Шли, должно быть, час. Сперва увидели поднявшихся и замахавших хвостами пушистых собак, потом разглядели и чум, сшитый из оленьих шкур и оттого издалека невидимый и сливающийся со снегом.

— Чудные собаки! — сказал сам себе Добрынин. — Не лают!

— А чего им лаять? Пасть откроет — холодно во рту станет! — объяснил Ваплахов.

— А мой Митька в любую погоду лаял, — припомнил вслух Добрынин. — Как только чужой где покажется — сразу лает так, что все соседи просыпаются… А эти ваши собаки воют? — спросил вдруг народный контролер.

— Бывает, — ответил Дмитрий. — Но редко очень.