Наше дело - табак   ::   Рясной Илья

Лебежский пахан ждал начальника уголовного розыска на скамейке около огороженного высоким забором летнего театра - за воротами были видны ряды скамеек, спускавшиеся амфитеатром вниз, и желтая деревянная раковина, накрывавшая сцену, - она осталась еще с немецких времен, как и сам парк, но сегодня тут уже год никто не выступал.

- Здравствуйте, Лев Васильевич, - сказал Бульбаш - тучный, татуированный мужчина лет сорока с землистым лицом, цепкими, злыми, всевидящими глазами такие бывают у ушлых зэков, которые привыкли всю жизнь отовсюду ждать подвоха и делать подвохи другим.

- Запустили городишко-то. - Ушаков присел на скамейку, с которой Тяпа предупредительно смахнул мусор.

- Я, что ли, запустил? - пожал плечами Бульбаш. - Я вам, Лев Васильевич, что скажу... Вот на этой зоне, - он обвел рукой окрест себя, - бардак невиданный. Все тащат и тащат, гады. Всю страну растащили, а все мало...

- Красиво выступаешь. В тебе политик пропал.

- А что? И пропал, - кивнул Бульбаш, любивший и умевший поразглагольствовать на отвлеченные темы. - Скоро все развалится. Все в труху обратится. Хозяина-то нет.

Раньше городской парк, а не рынок, был центром цивилизации, где собирался весь Лебежск. Весело крутилась карусель, работали аттракционы, цвели клумбы. В пруду плавали утки. Пруд сначала зарос, а потом высох. Утки улетели. Весь парк теперь засыпан мусором. На памятнике Тургеневу чья-то рука прилежно вывела несколько матерных слов. На месте бывшей карусели, радовавшей детей, зияло черное обугленное пятно, как после приземления летающей тарелки.