Тарантелла   ::   Харитонов Михаил

Когда я спросил господина Кросса о том, что это такое, он сказал, что это набросок для большой картины, изображающей казнь одной древнеримской мученицы. Но картина так и не появилась. Вы понимаете, о чём я теперь думаю, о чём я не могу не думать? Ведь несчастный Эммануил и в самом деле не помнит, что делал во время этих своих приступов…

— Этот набросок до сих пор цел? — спросил Холмс.

— Думаю, да. Если мне будет предоставлена такая возможность, я его опознаю… Но не подумайте только, что я и в самом деле верю в то, что несчастный мистер Кросс виновен, — с жаром сказал итальянец. — Напротив, я хотел бы снять с него все подозрения — именно потому я так откровенен, именно потому я делюсь с вами самыми чёрными мыслями… Но я хорошо знаю Эммануила Кросса — и как врач, и, смею произнести это слово, как друг. Это благороднейший человек. И если он узнает, или хотя бы подумает, что в порыве безумия совершил нечто страшное и непоправимое — он больше не сможет жить. Он умрёт от горя. Или убьёт себя.

— Вот как? Вы уверены? — спросил Холмс со странной интонацией. — Самоубийство — тяжкий грех.

— Клянусь Пречистой Девой, я больше всего боюсь именно этого — что он наложит на себя руки. Счастье его жизни составляли искусство и дочь, а теперь он лишился половины — и, наверное, лучшей половины. Если же он возьмёт в голову, что он повинен в гибели Анны… нет, хотя бы в небрежности, в недостаточном внимании к ней… Уже одно это может погубить его. Как видите, я думаю не только о мщении за мёртвую, я борюсь за жизнь живого, более того — за участь его души в грядущей вечности.