Они убежали, а Филип Саймон глядел им вслед и думал, что сын его становится взрослым и желания у него уже взрослые – например, провожать солнце вместе с девушкой… С прелестной девушкой, хоть у нее четыре руки и геном весьма отличен от человеческого… А другая девушка любопытствует, может ли Дик осчастливить ее потомством… И приходится объяснять ей про птиц медоносных и певчих, что могут любиться друг с другом, но не вить гнезда и не высиживать птенцов… А что еще тут скажешь? Что неадекватность цитоплазматической наследственности ведет к невозможности зачатия? Ну, это все ненужные слова, как утверждает малышка Чия!
В данном случае Саймон-старший не собирался спорить с ней, ибо есть вещи, о которых не скажешьсловами, – и лучше о них не говорить.
Он усмехнулся и пробормотал:
– Время мчится словно ловчий зверь, один плод зреет, Другой – стареет…
Губы Чии были сладкими, как нектар медоносных птиц темные локоны рассыпались по груди и плечам, и Дик с юной жадностью целовал их-и эти локоны, и губы, и маленькие напряженные соски, и руки, обнимавшие его и в то же время гладившие по лицу, касавшиеся щек, затылка, шеи… Высокая трава колыхалась над ними, но шорох ее заглушали тихие стоны Чии и шум крови в висках. Кровь стучала лихорадочным набатом, будто Наставник Чочинга отбивал стремительный ритм прыжков в песчаной яме, грохоча клинком по обуху секиры.