В обеих комнатах обитает полное отсутствие абажуров, люстр, неоновых ламп и т. п. Все намного проникновеннее: с потолка свисают два электрических провода, на конце – патроны, в патронах прочно угнездились стеклянные кругляки. Читать или работать на компьютере при таком освещении совершенно невозможно; появление настольной лампы, таким образом, естественно. Когда она не служит мне и отдыхает, к комнатах длятся, длятся и длятся сумерки. Днем в полную темень через щелочки проникает чуть-чуть солнечного света. Ночью стеклянные кругляки чуть-чуть разреживают мрак. Иногда я сам себя ощущаю подобием кругляка, ввернутого кем-то в патрон. Поверьте, я комфортно ощущаю себя в окружении тьмы и хаоса. Я не желаю светить сильнее, или, упаси боже, греть. Проблема состоит в моей хрупкости. Любое внезапное вторжение извне может оказаться гибельным. Вечные сумерки приятны моей душе. Она расплывчата, расплывчаты и они. Она не имеет никаких четко очерченных границ, границы размыты и в них. Она свободно плавает в хаосе, о хаосе вещает и их бесплотный голос. Здесь, на моей территории, пять столетий бурного и неблагозвучного гения науки оседают пылью. Все их шумное шествие обращается в ничтожно малую величину. В моих сумерках много оттенков. То я вижу себя каким-нибудь ожесточившимся шлиссельбуржским узником. То средневековым магом на покое. То Диогеном, запалившим жалкую свечку в бочечных стенах, опасаясь и одновременного вожделея пожара, самосожжения.