JК
Удар иглы :: Стальнов Илья
Страница: 331 из 417 – Не буду говорить! Адвоката!
Таким голосом обычно кричат: «Доктора!»
– Будешь ты говорить, животина. Еще как будешь. – Я взял его за шею и притянул к себе. – Ты думаешь, волчина позорная, что тут с тобой кто-то сюсюкаться будет? Нет. Ты убийца. И никуда тебе от этого не деться. Будешь отвечать… Тебе сейчас за жизнь свою надо бороться. Признаешься, изобразишь в суде на своей поганой роже чистосердечное раскаяние, глядишь, от стенки отмажешься. Получишь каких-нибудь лет пятнадцать… Сейчас общественность наша такую мразь, как ты, обожает. Вам и гуманизм судебный, и помилования, и амнистии. Глядишь, и выживешь. Я отпустил его и отбросил на спинку стула.
– На понт берете, менты!
– Ух ты, какие они слова знают.
– Ничего не скажу! – визгливо завопил Ракушкин.
– Правда? Заложишь ты своих корешей, как миленький, деваться тебе некуда.
– Нет!
– Ты что, боишься их? Что за стукача сочтут, отомстят? Не отомстят и за стукача не сочтут, потому как скоро вы будете наперебой друг друга закладывать, чтобы свою вину на других свалить.
– Нет!
– Тебе не их надо бояться. У водителя, в которого ты штырем тыкал, трое детей осталось, притом одна из дочек больна церебральным параличом, прикована к коляске. А Гейдар Абдуллаев, тот милиционер, его вы месяц назад «сделали». Он через Афган и Чернобыль прошел. А вы его, сучьи дети, бензином облили и еще живого сожгли.
– Это не я. Я ничего не скажу, – долдонил Ракушкин. – Я требую адвоката.
Таким голосом обычно кричат: «Доктора!»
– Будешь ты говорить, животина. Еще как будешь. – Я взял его за шею и притянул к себе. – Ты думаешь, волчина позорная, что тут с тобой кто-то сюсюкаться будет? Нет. Ты убийца. И никуда тебе от этого не деться. Будешь отвечать… Тебе сейчас за жизнь свою надо бороться. Признаешься, изобразишь в суде на своей поганой роже чистосердечное раскаяние, глядишь, от стенки отмажешься. Получишь каких-нибудь лет пятнадцать… Сейчас общественность наша такую мразь, как ты, обожает. Вам и гуманизм судебный, и помилования, и амнистии. Глядишь, и выживешь. Я отпустил его и отбросил на спинку стула.
– На понт берете, менты!
– Ух ты, какие они слова знают.
– Ничего не скажу! – визгливо завопил Ракушкин.
– Правда? Заложишь ты своих корешей, как миленький, деваться тебе некуда.
– Нет!
– Ты что, боишься их? Что за стукача сочтут, отомстят? Не отомстят и за стукача не сочтут, потому как скоро вы будете наперебой друг друга закладывать, чтобы свою вину на других свалить.
– Нет!
– Тебе не их надо бояться. У водителя, в которого ты штырем тыкал, трое детей осталось, притом одна из дочек больна церебральным параличом, прикована к коляске. А Гейдар Абдуллаев, тот милиционер, его вы месяц назад «сделали». Он через Афган и Чернобыль прошел. А вы его, сучьи дети, бензином облили и еще живого сожгли.
– Это не я. Я ничего не скажу, – долдонил Ракушкин. – Я требую адвоката.