Украшения строптивых   ::   Миронов Арсений

Данька не выдержал: рыком протянул руки и… грубо схватив почтальона за голову, с двух сторон – за лицо и затылок, прокричал прямо в раззявленное ухо, будто в раструб морской раковины:

– Ты врешь, гнида!

С омерзением разжал пальцы, толкнул – будто отбрасывая человечью голову прочь, вниз, обратно в ревущее людское море.

Вестник болезненно мотнул головой, пошатнулся. Его поддержали… толпа рассыпалась довольным хохотом. Идиоты. Данила скрипнул зубами. Им понравилось: они не слышали разговора.

Нет, израненный почтальон не сдавался. Обернул улыбающееся лицо с заплывшим глазом. И… в свою очередь поманил пальцем.

– Загляни в торбу! – Пустельга крикнул прямо в ухо, но Данька едва расслышал: у раненого почтальона был сорван голос.

Наследник принял из его единственной руки черную холщовую сумку с белой заплаткой на боку. Похоже на мешок со сменной обувью, пробормотал Данила, безуспешно пытаясь успокоиться. Но сердце уже оборвалось и стучится в ребра. Распутывать затянутые узлы невозможно: можно сдохнуть от нетерпения. Данька выхватил нож.

Мутно мигнув в свете факелов, широкое лезвие вспороло влажную холстину.

Крестообразный кусок льда выпал прямо в руки.

Это был обломок меча. Толстая рукоять – прямая, без украшений и золоченой луковки. Стальная перекладина – вся в глубоких рубленых шрамах. Клинок переломлен почти у основания, остался лишь осколок лезвия длиной в пару вершков, Данька приблизил холодеющие глаза и отчетливо разглядел маленькое клеймо на светлом ростокском булате. Четырехконечный крест, будто сплетенный из перевитых белых лилий с троичными чашечками лепестков.

Данила уже кричал – сквозь стиснутые зубы.