JК
В дни вечной весны :: Брэдбери Рэй Дуглас
Страница: 8 из 18Неужели вы не можете судить по голосу? Не можете? Бедный! Если вы не поверите мне сейчас, я не буду вашей никогда.
– Я должен подумать! Вернусь завтра вечером! Что значат двадцать четыре часа?
– Для человека в вашем возрасте – все.
– Мне только сорок!
– Я говорю о вашей душе, а для нее может быть слишком поздно.
– Дайте мне еще ночь!
– Вы ее возьмете так или иначе, на свой страх и риск.
– О боже, боже, – сказал он, закрывая глаза.
– Увы, именно сейчас он помочь вам не в силах. Вам лучше уйти. Вы состарившийся мальчик. Жаль. Жаль. Ваша мать жива?
– Умерла десять лет назад.
– Нет, жива, – сказала она.
Отступая к двери, он остановился и попытался успокоить свое взволнованное сердце.
– Как давно вы здесь? – Спросил он, с трудом ворочая языком.
Она засмеялась, но смех ее был тронут горечью.
– Уже третье лето. И за три года в мою лавку зашли только шесть мужчин. Двое сразу убежали. Двое немного побыли, но ушли. Один пришел еще раз, а потом исчез. Шестой, побывав три раза, признался, что он не верит . Дело в том, что никто, видя при дневном свете безграничную и ограждающую от всех забот и тревог любовь, в нее не верит . Душевно чистый, простой, как дождь, ветер и семя, какой-нибудь юноша с фермы, быть может, остался бы со мной навсегда. Но житель Нью-Йорка? Этот не верит ни во что… Кто бы ты ни был, какой бы ты ни был, о добрый господин, останься и подои корову, и поставь парное молоко охладиться под навес в тени дуба, который растет у меня на чердаке.
– Я должен подумать! Вернусь завтра вечером! Что значат двадцать четыре часа?
– Для человека в вашем возрасте – все.
– Мне только сорок!
– Я говорю о вашей душе, а для нее может быть слишком поздно.
– Дайте мне еще ночь!
– Вы ее возьмете так или иначе, на свой страх и риск.
– О боже, боже, – сказал он, закрывая глаза.
– Увы, именно сейчас он помочь вам не в силах. Вам лучше уйти. Вы состарившийся мальчик. Жаль. Жаль. Ваша мать жива?
– Умерла десять лет назад.
– Нет, жива, – сказала она.
Отступая к двери, он остановился и попытался успокоить свое взволнованное сердце.
– Как давно вы здесь? – Спросил он, с трудом ворочая языком.
Она засмеялась, но смех ее был тронут горечью.
– Уже третье лето. И за три года в мою лавку зашли только шесть мужчин. Двое сразу убежали. Двое немного побыли, но ушли. Один пришел еще раз, а потом исчез. Шестой, побывав три раза, признался, что он не верит . Дело в том, что никто, видя при дневном свете безграничную и ограждающую от всех забот и тревог любовь, в нее не верит . Душевно чистый, простой, как дождь, ветер и семя, какой-нибудь юноша с фермы, быть может, остался бы со мной навсегда. Но житель Нью-Йорка? Этот не верит ни во что… Кто бы ты ни был, какой бы ты ни был, о добрый господин, останься и подои корову, и поставь парное молоко охладиться под навес в тени дуба, который растет у меня на чердаке.