JК
Вечные паруса :: Назаров Вячеслав
Страница: 84 из 512Но учтите - штатных экспериментаторов у нас нет. Ребята выкручиваются сами. Вы работали в электронных лабораториях это очень хорошо. Значит, опыт у вас есть. Вам придется, кроме всего прочего, самому монтировать схемы, резать железо, варить, строгать, паять и так далее. Понимаю, что каменный век, но - увы...
Напряжение прошло. И как часто бывает, Дэвиду стало вдруг беспричинно весело.
- O'кей, шеф! Игра продолжается!
- Какая игра? - не понял Кларк.
- Большая, шеф. Большая!
И через десять минут, когда видавший виды красный горинговский "Хэппи", лихо накренясь, вылетел на поворот, Кларк сказал дочери:
- Странный парень, этот Горинг.
- Красивый, - сказала Мэгги.
Дог зевнул.
Дэвид работал исступленно. Тот ценный реактив, которым наделила его природа и который он привык расходовать по каплям, теперь пошел в дело полной мерой.
Это было почище гонок в Бирмингеме. Кларк, жизнерадостный и добродушный на отдыхе, буквально свирепел, когда дело не клеилось. Он носился по отделам, как раненый бык, и горе было тому, кто попадался ему на глаза. Трубным голосом он требовал "идей", обзывал сотрудников бездарями и цифроедами, расшвыривал папки с расчетами и, перевернув все вверх дном, уезжал на сутки, а то и больше, в Нью-Йорк, в музей Гугенхейма. Живопись его успокаивала, и он возвращался, тихий и виноватый, снова обходил отделы и извинялся, жалуясь на "старческий маразм".
Напряжение прошло. И как часто бывает, Дэвиду стало вдруг беспричинно весело.
- O'кей, шеф! Игра продолжается!
- Какая игра? - не понял Кларк.
- Большая, шеф. Большая!
И через десять минут, когда видавший виды красный горинговский "Хэппи", лихо накренясь, вылетел на поворот, Кларк сказал дочери:
- Странный парень, этот Горинг.
- Красивый, - сказала Мэгги.
Дог зевнул.
Дэвид работал исступленно. Тот ценный реактив, которым наделила его природа и который он привык расходовать по каплям, теперь пошел в дело полной мерой.
Это было почище гонок в Бирмингеме. Кларк, жизнерадостный и добродушный на отдыхе, буквально свирепел, когда дело не клеилось. Он носился по отделам, как раненый бык, и горе было тому, кто попадался ему на глаза. Трубным голосом он требовал "идей", обзывал сотрудников бездарями и цифроедами, расшвыривал папки с расчетами и, перевернув все вверх дном, уезжал на сутки, а то и больше, в Нью-Йорк, в музей Гугенхейма. Живопись его успокаивала, и он возвращался, тихий и виноватый, снова обходил отделы и извинялся, жалуясь на "старческий маразм".