Великий Краббен   ::   Прашкевич Геннадий Мартович

— А я не знаю, — вызывающе ответил Сказкин. — Такую встретил!

Агафон ошеломленно молчал.

— Да ты ж переживай, — утешил, сердечного друга Сказкин. — Но не сильно. Тебе на транспорте другую доставят. Не такую, как эта, — лучше! Добрей, спокойней, молочнее! Будет травку щипать, тебя ожидать с прогулок. Сам говоришь, эта тебя вконец загоняла!

— Осиротили! — взвыл Агафон. — Осиротили! Сперва собак отняли, теперь корову! Что ж мне, в одиночестве прозябать?

— Почему в одиночестве? — возразил Сказкин. — Знаешь, сколько живности в океане? Ты пойди, сядь на бережку, обязательно кто-то вынырнет!

— Мне чужого не надо, — плакался Агафон. — Мне без молока трудней, чем тебе без бормотухи!

И потребовал решительно:

— Веди! Я эту историю враз распутаю!

Пока мы брели по плотно убитым пескам отлива, Агафон, припадая на левую ногу, в горб, в гроб и в мать клял жизнь на островах, шалых собак и дурную корову. Вот были у него две дворняги, без кличек, как и корова, глупые собаки, но с ними жизнь у Агафона совсем по-другому шла. Он даже в бамбук ходил без «Селги» — с собаками не страшно. Но однажды, перед самым нашим приходом в поселок, ушли собаки гулять и с той норы ни слуху о них, ни духу.

— И ничего тебе не оставили? — не поверил Сказкин. — Ни хвоста, ни когтей? Так не бывает, это ты, Агафон, брось! Я зверье, считай, знаю, сам конюхом был.