Владелец кинотеатра   ::   Быстров Андрей

Для Бориса же ничто не изменилось… Да, теперь он знал, что спит и видит сон, но он знал также и то, что не в его воле проснуться. А раз так, не все ли равно? Разве в конечном счете для каждого человека реально не только то, что отражается в его сознании?

Он ощутил чье-то присутствие за спиной, так отчетливо, что с трудом заставил себя оглянуться.

Это были псы. Полукругом они собирались перед освещенным окном, задирали острые морды к небу. Они молчали; постепенно их становилось все больше и больше, словно все псы города стягивались на жуткое представление в театре теней. А когда они начали выть — один за другим, тоскливо и монотонно, как по покойнику — он бросился в бегство.

Но во сне ни от чего нельзя убежать. Ноги вязнут, словно в густом желе, немыслимо тяжело делать шаг за шагом. А если удается будто бы вырваться… Тогда лучше бы и не удавалось, потому что… То, страшное, от чего убегал, всегда ждет впереди, и всегда еще хуже, налитое новым злом.

Он помнил этот закон кошмаров, и он понимал, что псы — не самое худшее для него в эту ночь. Там, за площадью, в лабиринте улочек, куда он стремился убежать, есть что-то еще, самое плохое. И встречу с ним нельзя ни отменить, ни отсрочить. Нельзя свернуть в сторону, потому что везде одно и то же. Нельзя остановиться, потому что тогда оно придет к тебе.

С безнадежного бега в вязком желе он перешел на шаг. Он не запыхался (разве можно запыхаться во сне?) и шагал по темной улице, пока дома не расступились, и улица не оборвалась внезапно на другой площади.

Все здесь заливал пылающий серебряный лунный свет.