Вокруг света с киллерами за спиной   ::   Синякин Сергей

После этого он некоторое время подвизался в мелких брокерских конторах на Брайтон-Бич, потом наконец зов далекой Родины все-таки донесся до него, и спустя шесть лет после эмиграции Абрам Дмитриевич (Даянович) Галушкин (Эпштейн) высадился с теплохода в порту Хайфа и оформил израильское подданство.

Вначале он некоторое время работал в одном из кибуцев (нечто вроде израильских колхозов, но с более справедливой, нежели в Союзе, оплатой труда), однако быстро понял, что эта работа не для него. Абрам Даянович подался в армию, но платили там сущие гроши, а убить могли запросто. Тут ему на глаза попались воспоминания Визенталя, и Эпштейн (бывший Галушкин) замер от восторга: это было как раз то, чего ему хотелось всю жизнь. А хотелось ему (видимо, сказывалась кровь предков по отцовской линии) скакать на лихом жеребце, рубить шашкой в капусту французов и вообще быть искателем увлекательных приключений, только чтобы они были не особенно опасны для жизни. (Скорее всего в осторожности желаний сказывалась кровь мамы.)

Сейчас, мчась по бетонному шоссе и держа на коленях закутанную в мешок голову Мартина Бормана, Абрам испытывал жуткий и сладкий восторг. Потраченные на латино-американского надзирателя шекели стоили того. Слава, слава! — он уже ел ее живьем, полной ложкой Абрам ее черпал.

Что там Визенталь, подумаешь, Эйхмана прихватил и в Израиль доставил! Борман был куда круче. Эпштейн представлял себе обложки цветных иллюстрированных журналов, на которых красовалось его лицо.

— Сделали! — сказал он. — Мы сделали это, парни! Микроавтобус остановился в портовом тупичке, забитом ржавыми металлоконструкциями и старыми ящиками из-под грузов. Абрам Эпштейн торопливо развязал веревку и сдернул с головы пленника мешок.