О, счастливица!   ::   Хайасен Карл

Пухл никогда не слышал об «остроте по шкале Сковилла», но из убедительного названия сделал вывод, что от струи на два миллиона баллов точно приключится безумно торкающий приход – как раз самое то, чтобы выкинуть из головы канюков и Бодеана Геззера. Более того, Пухл решил (точно также ошибочно), что перечный спрей предназначен для нанесения ущерба только зрению и что пары вещества можно вдыхать с той же легкостью, что и пары обычной краски из баллончика, жгучего воздействия можно избежать, лишь прикрыв глаза при вдохе.

Что он и сделал, присосавшись к пакету.

Вопли продолжались двадцать пять минут, рвота – вдвое дольше.

Пухл никогда не испытывал такого вулканического страдания: кожа, глотка, глаза, легкие, скальп, губы – все пылало. Он хлопал себя до бесчувствия, пытаясь стереть отраву, но она будто химически просочилась в поры. Обезумев от боли, он раздирал себя, пока не закровили кончики пальцев.

Когда силы его покинули, Пухл замер лежа, обдумывая варианты. Самым очевидным казалось самоубийство, гарантированное избавление от агонии, но он не был готов зайти так далеко. Может, будь при нем кольт-357… но у него уж точно недостанет храбрости повеситься на дереве или взрезать себе запястья.

Более здравый выбор, чувствовал Пухл, – оглушить себя до бессознанки и оставаться в таком виде, пока кислотные симптомы не пройдут. Но он все думал о грифах и о том, что сказала ниггерша: не прекращай двигаться! После восхода солнца потеря сознания будет опасна. Чем мертвее ты на вид, тем скорее голодные ублюдки придут за тобой.

Поэтому Пухл заставлял себя бодрствовать. В конце концов, больше всего он хотел, чтобы его спасли, вытащили с острова.