JК
Возлюбленная Казановы ( Опальная графиня) :: Арсеньева Елена
Страница: 68 из 88Невзначай услыхала ее с графом Петром Федоровичем разговор и поняла, что страх для такой души — пустое дело и забота из последних.
Голосом, сухим и дрожащим, словно в жарком бреду, Августа твердила:
— Да что же это, граф? Меня ведь убить могли, концы в воду, и никто, никто, даже вы, не узнали бы, где я и что со мною. И ей (как-то странно слово сие произнесено было, как-то особенно), и ей неведомо осталось бы, где я смертный час встретила. Скажите же, ради Христа, нужна ли я ей вовсе, коли безвестию и тайным мукам обречена? Виден ли конец схимы моей? Полно!
Так ли все, как вы мне сказываете? Не чужие ли мы с ней, коли сердце не изболелось в разлуке? Сколько уж лет, вы подумайте…
Голос ее оборвался. И словно игла вонзилась в сердце Лизино: так вот оно как, стало быть, и Августа сама себя жалеет, ибо некому больше… Но тотчас и сие заблуждение развеялось.
— Да вы сами знаете, что напраслину на нее возводите, ваше сиятельство, — укоряюще отозвался граф, так же, как и Августа, обозначая слово сие.
— Напраслину? — взвилась княгиня. — Уж поверьте мне, друг мой: не девочка я, что на ручки просится.
И прежде ласк ее не знавала. Что ж в мои-то лета по ним томиться? И скитания потому лишь докучны стали, что время уходит… Время теряю, вот что обидно! И.., себя!
Ежели ворочусь, так ведь чужестранкою закоренелою — чужеземною бродяжкою. Что люди подумают? Что они скажут? Будет ли вера мне? Или останусь в веках самозванкою?..
Голосом, сухим и дрожащим, словно в жарком бреду, Августа твердила:
— Да что же это, граф? Меня ведь убить могли, концы в воду, и никто, никто, даже вы, не узнали бы, где я и что со мною. И ей (как-то странно слово сие произнесено было, как-то особенно), и ей неведомо осталось бы, где я смертный час встретила. Скажите же, ради Христа, нужна ли я ей вовсе, коли безвестию и тайным мукам обречена? Виден ли конец схимы моей? Полно!
Так ли все, как вы мне сказываете? Не чужие ли мы с ней, коли сердце не изболелось в разлуке? Сколько уж лет, вы подумайте…
Голос ее оборвался. И словно игла вонзилась в сердце Лизино: так вот оно как, стало быть, и Августа сама себя жалеет, ибо некому больше… Но тотчас и сие заблуждение развеялось.
— Да вы сами знаете, что напраслину на нее возводите, ваше сиятельство, — укоряюще отозвался граф, так же, как и Августа, обозначая слово сие.
— Напраслину? — взвилась княгиня. — Уж поверьте мне, друг мой: не девочка я, что на ручки просится.
И прежде ласк ее не знавала. Что ж в мои-то лета по ним томиться? И скитания потому лишь докучны стали, что время уходит… Время теряю, вот что обидно! И.., себя!
Ежели ворочусь, так ведь чужестранкою закоренелою — чужеземною бродяжкою. Что люди подумают? Что они скажут? Будет ли вера мне? Или останусь в веках самозванкою?..