Времена не выбирают   ::   Мах Макс

Подержав чашечку в руке и дав кофе немного остынуть, он проглотил его одним длинным глотком, процеживая сквозь зубы, чтобы не проглотить заодно и гущу. Почти сразу сильно забилось сердце, кровь прилила к голове, и уже просто нестерпимо захотелось курить. И Зильбер решился. Он встал, чтобы взять папиросу, но старик истолковал его движение по-своему. Дед Стефана тоже встал. Невысокий, но плотный, он шагнул навстречу Моне, обнял его – не формально, как обнимал других, а крепко, по-родственному, как обнимают взрослого внука, уходящего на войну или с нее вернувшегося. Моня почувствовал запах табака и затара, [67] ощутил крепкое объятие старика и понял, что сейчас заплачет. Он не плакал, много лет, но сейчас слезы уже стояли в глазах, и он делал невероятное усилие, чтобы их сдержать. Старик выпустил его из объятий, сделал шаг назад, посмотрел в глаза – они были почти одного роста – и сказал по-арабски:

– Храни тебя Бог, воин! Иди.

Арабский Моня знал плохо, но достаточно, чтобы понять и чтобы ответить:

– Спасибо, дедушка. И простите, что не уберег Стефана. – Он повернулся и направился к выходу из комнаты, слыша, как старик что-то говорит Аре Карапетяну и как отвечает ему Ара на своем беглом сирийском диалекте.

23 июня, Мармарис-Родос.



Стефан был самым молодым в их компании. Когда в тридцать четвертом, сразу после училища, он пришел в полк, Моня узнал его сразу, хотя не видел до этого лет пять или шесть. Марун – фамилия в Ливане и Палестине известная.