Все, что шевелится   ::   Федотов Сергей

Подлетая, сжимается в тугой ком и лупит с налёту куда ни попадя. Наставил ханурику синяков да шишек. По ветру идёшь – сзади налетает, против ветра – спереди, поперёк движешься – сбоку набрасывается. Дальше – больше. Раздобыло чудо лесное нож из плохого железа, тупого да ржавого. У всех, видишь ли, ножи бронзовые, а у него наособицу – железный. Тьфу ты! А нож есть нож, пусть и тупой. И тупым за милую душу прирезать можно. Пока надоеда юрту ночами резал, Сотон молчал, хотя упрёки Буус выслушивать надоело. Та с утра пораньше брала иглу и порезы зашивала, заплатки накладывала. Но когда Чучуна пару раз до ханыги добрался, пырнул ножом в ягодицу, ханыга понял, что дело – труба. Пора сматываться. Не то этот зануда может и прирезать. Вернуть руку-ногу недолго, всех усилий – пробку выбить. Но это уже поперёк характера: идти на поводу у глупого лешака. Чтобы он, бывший хан, иножить слушал, по её указке ходил? Не бывать тому!

Предпочёл он бегство беспечальному житью у вдовушки. Собрался однажды будто бы на охоту, сел на светлую верблюдицу и подался на закат. Тянуло его в родимый Юртаун, без него и жизнь была не мила. Сзади мчался, ломая ветви, одноногий злой Чучуна, трещал буреломом друг его сердечный – медведь, а верблюдица невозмутимо вышагивала среди спелой морошки. Отвешивала брезгливо губу и плевала на красоты осеннего пейзажа, верблядь.

Всё-таки бесстрашным человеком Сотон был. Второй раз уезжал от тёплого жилья неизвестно куда, и вторично – на зиму глядя. Другой бы не решился.