Есть что-то бесконечно притягательное в земле мертвых, не правда ли? Как приятно изнывать от скуки в каком-нибудь очаровательном унылом уголке. Или даже безобразном.
— Тон твой должен изображать иронию?
— Да нет, зачем. Когда живешь в античном мире, нет даже телевизора, чтобы убить время. На нашей барке — той, на которой мы перевозим умерших, телевизор есть. В салоне. Но показывают там только сцены у смертного ложа. Самые знаменитые кончины.
Основная драма жизни умершего заключается в том, как он умер. Эта тема волнует всех и каждого. Вы легко привлечете внимание покойника, рассказав, как вы умирали, — ему это более чем любопытно. Однако сильнее всего интересует усопших их собственная смерть. Ирония судьбы: умершие никогда ее не помнят. Не помнят своего последнего вздоха. Они забыли, каково это вообще — дышать…
Но к чему я, собственно? Все, что сказано выше, — бессмыслица. Мы хотим поговорить о любви и ревности. Это, наверное, ближе к делу. Разве нас интересует, что будет после смерти? Забавно, не правда ли? Может, мы должны вместе с умершими перевозить и паломников? В одной барке, рядом, и Харон у руля.
Я — наблюдатель. Я наблюдаю за погодой. Сначала погода приходит ко мне и лишь потом — к остатку моих людей. К остатку, к останкам — здесь эти понятия смешиваются, но, по-моему, я понимаю, о чем говорю. Я хочу сказать, что наблюдатель — первый, кто видит настроение. Видит условия для грядущей смены настроения. Присутствует при появлении элементов, создающих настроение.