Один год   ::   Герман Юрий Павлович

Через несколько минут он велел:

– Террор только не наводить!

И наконец, когда Ханин дочитал передовую в газете, Василий Никандрович произнес:

– Так. Я себя виновным не считаю и считать не собираюсь. Вы с вашей дочкой покуда что отдохните от меня, а я отдохну от вас. Может быть, впоследствии мы и найдем общий язык, но покуда вы будете вклиниваться между нами – навряд ли. Что касается до происшествия на аэродроме, то это все не в вашу пользу, что я и докажу впоследствии. Привет Ларисе!

Повесив трубку, Окошкин сел на кровать к Ханину, длинно и горько вздохнул и сказал:

– Теща плачет, Ларка плачет, я с ума схожу.

– Это оттого, что не знаете вы, какие бывают настоящие несчастья…

– Ну, да! – разуваясь, усомнился Окошкин. – У меня, что ли, счастье?

– Самое настоящее, – усмехнулся Давид Львович. – И ты со временем сам поймешь.

– А служитель культа?

– В шею служителя!

– А теща?

– С тещей нужно расселиться.

– А… а промтовары эти все?

– Будь мужчиной, и кончатся промтовары…

– А…

– Ладно, – сказал Ханин. – Надоело! Почитай лучше книжку, какой-то ты, действительно, нервный стал.

Они оба почитали еще с полчаса, потом Ханин спросил, можно ли гасить свет. Но Василий уже не ответил – спал. На нем была новая нижняя рубашка с розовыми отворотиками. «Промтовары», – подумал Давид Львович, погасил свет и улыбнулся в темноте. Ему сделалось смешно и немножко жаль Васю.