JК
Один год :: Герман Юрий Павлович
Страница: 746 из 750Лапшину на мгновение стало скучно, Антропов показался вдруг тряпкой, но тут же он вспомнил нынешний день и уговорил себя не осуждать Александра Петровича, потому что неизвестно, как бы все сложилось, будь Катя – Лизой, а он – Александром Петровичем.
– А дела вообще-то как? – спросил Иван Михайлович.
– В каком смысле? – притворился Антропов.
– Да в личном, в каком еще!
– Сегодня все решится, – сказал Антропов. – Я дал себе слово, Иван Михайлович. Сегодня, после спектакля.
– Ну-ну!
Звенели звонки. Свет в фойе притушили. Антропов побежал к Лизавете, Лапшин выглянул в промороженный вестибюль – не приехали ли за ним, и медленно пошел за кулисы. В четвертом действии Мария не выходила на сцену, и Иван Михайлович, если попадал в театр, обычно это время сидел у Кати.
Когда он вошел к ней, она пила из синенькой чашки молоко.
– Нет голоса, и все тут! – сказала она жалобно. – Прямо срам.
– И ничего подобного, – садясь в креслице и радуясь тому, что пришел сюда и видит Катю так близко, сказал Иван Михайлович. – Нормальный голос.
– Ай, да перестань! – велела она.
Он улыбнулся. Она любила, когда они оставались вдвоем, всякими такими «перестань» показывать свою власть над ним.
– Обедал?
– Обедал! – неуверенно солгал он, любуясь ее странным платьем, высоким, выше ушей, воротничком, каким-то перстнем со стекляшкой на тонком пальце.
– А последний акт смотреть опять не будешь?
– Не будешь! – повторил он.
– А дела вообще-то как? – спросил Иван Михайлович.
– В каком смысле? – притворился Антропов.
– Да в личном, в каком еще!
– Сегодня все решится, – сказал Антропов. – Я дал себе слово, Иван Михайлович. Сегодня, после спектакля.
– Ну-ну!
Звенели звонки. Свет в фойе притушили. Антропов побежал к Лизавете, Лапшин выглянул в промороженный вестибюль – не приехали ли за ним, и медленно пошел за кулисы. В четвертом действии Мария не выходила на сцену, и Иван Михайлович, если попадал в театр, обычно это время сидел у Кати.
Когда он вошел к ней, она пила из синенькой чашки молоко.
– Нет голоса, и все тут! – сказала она жалобно. – Прямо срам.
– И ничего подобного, – садясь в креслице и радуясь тому, что пришел сюда и видит Катю так близко, сказал Иван Михайлович. – Нормальный голос.
– Ай, да перестань! – велела она.
Он улыбнулся. Она любила, когда они оставались вдвоем, всякими такими «перестань» показывать свою власть над ним.
– Обедал?
– Обедал! – неуверенно солгал он, любуясь ее странным платьем, высоким, выше ушей, воротничком, каким-то перстнем со стекляшкой на тонком пальце.
– А последний акт смотреть опять не будешь?
– Не будешь! – повторил он.