Однократка   ::   Ольбик Александр Степанович

— Да никак вы, Кутузов, очумели?! Об этом пока нет и речи.

— Дело не во мне. У нас в камере сидел парень, убивший своего напарника, и еще три трупа на него повесили. Два дня назад его увели без вещей, и мы думаем, что его уже казнили…

— Приговоренные к исключительной мере наказания никогда не содержатся в общей камере. Во всяком случае, так должно быть. Возможно, вашего сокамерника определили в одиночную камеру — такова незыблемая традиция всех тюремных режимов. А где казнят? — Шило пожал узкими плечами. — Лучше об этом не знать. Забудьте и подумайте о себе. И дам вам абсолютно бескорыстный совет: не нагромождайте с таким энтузиазмом домыслы, они вас рано или поздно подведут под монастырь. Вы же не Мюнхгаузен, вы же русский человек, широкая натура, славянская душа…

* * *



Кутузову было неловко надоедать Торфу, но его просто подмывало позвонить домой. Про себя он назначил контрольное время — одиннадцать вечера. Если Люську и на этот раз дома не застанет, значит, его Люська скурвилась…Ему было все противно. Его раздражал Ящик — что-то, наверное, сломалось в его мочевом пузыре, и он без конца бегал на «дырку». В одну из таких ходок Жора пожаловался:

— Рот-фронт, все клапана заклинило, наверное, дает о себе знать тяжелое детство.

— Ты, старик, зря так легкомысленно относишься к этому. — Торф, надев очки, читал какую-то бумагу — Мочевой пузырь одного моего знакомого чуть было не замучил до смерти.