JК
Однократка :: Ольбик Александр Степанович
Страница: 70 из 91Поэтому, собравшись, он твердо отчеканил:
— В тот вечер, когда меня ни с того ни с сего забрали в полицию, я готов был признаться даже в том, что всю прошлую неделю по моему распоряжению шел в Латвии дождь… Мне сказали: если я признаюсь, что у меня был нож, меня отпустят домой. На самом деле у меня не было никакого перочинного ножа.
В зале наступила напряженная тишина.
Генка взглянул на адвоката и в ее черных глазах прочел недоуменное одобрение.
— Тогда разрешите поинтересоваться, с помощью какого предмета и кем был смертельно ранен Бычков? — спросил Кутузова обвинитель.
Генка наивно пожал плечами.
Потом показания давал Шорох.
— Когда я танцевал с госпожой Кутузовой, к нам подошел этот человек и начал угрожать. Спросите об этом Людмилу Кутузову.
И Люська… Его бесподобная Люська, на которую он так надеялся как на Бога, вдруг опять заюлила задницей. Она бледнела, краснела и несла какую-то невнятицу.
Генке хотелось крикнуть ей: «Ну что же ты, Люся, не скажешь уважаемому суду правду? Или ты забыла, как эти подонки над нами измывались, какие гадости они тебе говорили, как этот Шорох послал меня за частокол трех букв?»
А Люська между тем что-то мямлила насчет того, что ее муж очень добрый человек, герой, ликвидатор и что, если на то пошло, то он не только человека, но и букашки не обидит… «Я ничего плохого не могу сказать о господине Шорохе, но сидящие с нами за столом парни вели себя вызывающе…»
«Ага, Люсек, значит, про Шороха ты ничего плохого сказать не можешь?» — кипел от возмущения Кутузов.
— В тот вечер, когда меня ни с того ни с сего забрали в полицию, я готов был признаться даже в том, что всю прошлую неделю по моему распоряжению шел в Латвии дождь… Мне сказали: если я признаюсь, что у меня был нож, меня отпустят домой. На самом деле у меня не было никакого перочинного ножа.
В зале наступила напряженная тишина.
Генка взглянул на адвоката и в ее черных глазах прочел недоуменное одобрение.
— Тогда разрешите поинтересоваться, с помощью какого предмета и кем был смертельно ранен Бычков? — спросил Кутузова обвинитель.
Генка наивно пожал плечами.
Потом показания давал Шорох.
— Когда я танцевал с госпожой Кутузовой, к нам подошел этот человек и начал угрожать. Спросите об этом Людмилу Кутузову.
И Люська… Его бесподобная Люська, на которую он так надеялся как на Бога, вдруг опять заюлила задницей. Она бледнела, краснела и несла какую-то невнятицу.
Генке хотелось крикнуть ей: «Ну что же ты, Люся, не скажешь уважаемому суду правду? Или ты забыла, как эти подонки над нами измывались, какие гадости они тебе говорили, как этот Шорох послал меня за частокол трех букв?»
А Люська между тем что-то мямлила насчет того, что ее муж очень добрый человек, герой, ликвидатор и что, если на то пошло, то он не только человека, но и букашки не обидит… «Я ничего плохого не могу сказать о господине Шорохе, но сидящие с нами за столом парни вели себя вызывающе…»
«Ага, Люсек, значит, про Шороха ты ничего плохого сказать не можешь?» — кипел от возмущения Кутузов.