JК
Хтон :: Энтони Пирс
Страница: 230 из 276Над ним по-прежнему висел портрет дочери Десятого в раме, не вызывавший ныне никакой вины. Рядом с ним…
Рядом с ним висела паутинная картина художника-ксеста: мать и сын.
Атон выкинул из головы комнату и стал рассматривать себя. На нем была светлая рубаха, чистый комбинезон и мягкие сапоги хвеевода: тот, кто его одевал, знал как. Мог ли он при подобной амнезии одеться так сам?
В соседней комнате кто-то находился. Аврелий? Нет, он умер, так же как умерла лесная нимфа, как умерли все, кто заботился о нем. Кто занимал дом пятого? Поступь была легкой, знакомой.
— Тема раковины? — воскликнул он, внезапно обрадовавшись, очень обрадовавшись. Он думал, что она тоже мертва, если она вообще существовала вне его грез. Он убил ее — но это была символическая казнь, отречение от второй любви, а теперь символика исчезла.
Она вошла в комнату: волосы были длиннее, чем в воспоминаниях четырехлетней давности, и отсвечивали серебром на фоне зеленой хвеи в полуденном солнечном свете. Изящные черты лица тверды, на запястье — ничего.
На Идиллии не существовало физической смерти, и они оба знали об этом. Однако он столкнул ее с горы в момент восторга. Она не была телепаткой и не могла знать, что его поступок означал отречение не от нее, а от миньонетки. Для Кокены это был его второй отказ… но трепещущая хвея, которую она по прежнему носила, показывала, что ее любовь к нему не ослабевает.
Быть достойным такой женщина…
— Дочь Четвертого, — сказал он, — я люблю тебя.
Рядом с ним висела паутинная картина художника-ксеста: мать и сын.
Атон выкинул из головы комнату и стал рассматривать себя. На нем была светлая рубаха, чистый комбинезон и мягкие сапоги хвеевода: тот, кто его одевал, знал как. Мог ли он при подобной амнезии одеться так сам?
В соседней комнате кто-то находился. Аврелий? Нет, он умер, так же как умерла лесная нимфа, как умерли все, кто заботился о нем. Кто занимал дом пятого? Поступь была легкой, знакомой.
— Тема раковины? — воскликнул он, внезапно обрадовавшись, очень обрадовавшись. Он думал, что она тоже мертва, если она вообще существовала вне его грез. Он убил ее — но это была символическая казнь, отречение от второй любви, а теперь символика исчезла.
Она вошла в комнату: волосы были длиннее, чем в воспоминаниях четырехлетней давности, и отсвечивали серебром на фоне зеленой хвеи в полуденном солнечном свете. Изящные черты лица тверды, на запястье — ничего.
На Идиллии не существовало физической смерти, и они оба знали об этом. Однако он столкнул ее с горы в момент восторга. Она не была телепаткой и не могла знать, что его поступок означал отречение не от нее, а от миньонетки. Для Кокены это был его второй отказ… но трепещущая хвея, которую она по прежнему носила, показывала, что ее любовь к нему не ослабевает.
Быть достойным такой женщина…
— Дочь Четвертого, — сказал он, — я люблю тебя.