Велел слугам насмешек не строить, гостям на потеху не давал. Сам частенько сиживал рядом, беседы вел. А как помер магнат, Джакомо с младшим Ловичем разругался вдрызг.
И ушел.
Сейчас за кусок хлеба, за крышу над головой девку пустякам учит.
– И меня! Меня спрячьте!
Дьявол бы его побрал, этого мальчишку! Совсем забыл… Корчмарь грузно, всем телом повернулся к вчерашнему заброде. Явился, дьяволенок, напросился переночевать. Серебряный секанец дал: за ужин с ночлегом. Где и взял? – украл, должно быть. Не поймешь: то ли шестнадцать юнцу стукнуло, то ли все двадцать. Воробей воробьем: тощий, встрепанный, одни глазищи – угольями.
– Кыш отсюда! Скатертью, чет-нечет, дорожка!
– И меня! Меня! Не спрячете, я майнцам все расскажу! Все!
Атаман Ендрих вопросительно скосился сперва на корчмаря, потом на своих головорезов. Дескать, заткнуть глотку? Красное от боли лицо Сухой Грозы дернулось: нет, пустой крови не любил. Впрочем, мальчишка даже не понял, что стоял на волосок от смерти. Опустил голову, украдкой смахнул стыдную слезу.
– Простите… Я сдуру. Нельзя мне к ним, в руки-то…
Вдруг просиял:
– У меня! Вот! Есть!!!
Грязная рука нырнула за пазуху. Миг, и на ладони сверкнул луч света – медальон. Золотой. Тут корчмарь не мог ошибиться, хоть на глазок, хоть на зубок.
– Я заплачу! Он волшебный!
– Золотишко? – на всякий случай уточнил Ясь Мисюр.
Мальчишка потупился:
– Н-не знаю… Наверное. Он взаправду волшебный.. «Иди…»