JК
Опасность :: Гурский Лев
Страница: 450 из 469Мои надежды освободиться без посторонней помощи пока оставались призрачными.
— Проклинали, — сам себе подтвердил Юлий. — И напрасно. Окунь, наоборот, был рад, что Лубянка берет на себя чужую работу. Только удивлялся очень чекистской глупой перестраховке. «Во всей Москве, — говорил мне, дурашка, — убивают каждой твари по паре. И физиков, и лириков, и бывших членов ЦК…» И везде безо всякой политики… Деньги, мол, и бабы — вот и вся политика… Тоже мне, философ выискался, майор Окунь! Смешно?
— Смешно, — покладисто сказал я. Ах, если бы узел был столь же покладист! Но веревка есть предмет неодушевленный, ее не уговоришь.
— Но я тогда не стал смеяться над ним, — признался мне Юлий. — Нарушение субординации, он — майор, я — капитан. И что вся философия его дурацкая, я ему тоже не стал говорить. Зато сказал ему, как положено, про честь мундира. А вдруг, — говорю, — они мокрушника найдут и нас же дураками выставят? Дескать, МУР увильнул, а Лубянка — молодец… Окуню нашему это, конечно, не понравилось. Тут я и подбрасываю ему мысль про напарника. Майор — к генералу, тот — к министру. А кто напарник? Инициатива наказуема, капитан Маковкин. Я соглашаюсь. Правильный ход?
— Правильный, — ответил я. — Правда, я пока в толк не возьму, отчего убийство Фролова вас так уж заинтересовало… — Говорить и одновременно выпутываться было довольно сложно. Насколько я помню, лишь один исторический деятель мог делать несколько дел одновременно. Он самый, тезка капитана Маковкина. Гай Юлий Циммерман.
— Проклинали, — сам себе подтвердил Юлий. — И напрасно. Окунь, наоборот, был рад, что Лубянка берет на себя чужую работу. Только удивлялся очень чекистской глупой перестраховке. «Во всей Москве, — говорил мне, дурашка, — убивают каждой твари по паре. И физиков, и лириков, и бывших членов ЦК…» И везде безо всякой политики… Деньги, мол, и бабы — вот и вся политика… Тоже мне, философ выискался, майор Окунь! Смешно?
— Смешно, — покладисто сказал я. Ах, если бы узел был столь же покладист! Но веревка есть предмет неодушевленный, ее не уговоришь.
— Но я тогда не стал смеяться над ним, — признался мне Юлий. — Нарушение субординации, он — майор, я — капитан. И что вся философия его дурацкая, я ему тоже не стал говорить. Зато сказал ему, как положено, про честь мундира. А вдруг, — говорю, — они мокрушника найдут и нас же дураками выставят? Дескать, МУР увильнул, а Лубянка — молодец… Окуню нашему это, конечно, не понравилось. Тут я и подбрасываю ему мысль про напарника. Майор — к генералу, тот — к министру. А кто напарник? Инициатива наказуема, капитан Маковкин. Я соглашаюсь. Правильный ход?
— Правильный, — ответил я. — Правда, я пока в толк не возьму, отчего убийство Фролова вас так уж заинтересовало… — Говорить и одновременно выпутываться было довольно сложно. Насколько я помню, лишь один исторический деятель мог делать несколько дел одновременно. Он самый, тезка капитана Маковкина. Гай Юлий Циммерман.