Хозяйка сидела, уставившись в пол и снова закрыв испитое лицо волосами.
– А так – гуляй душа! Ну, пока следствие идет, под подпиской посидишь... Ты ж, Алехина, местная? Местная, спрашиваю?! – Жесткие пальцы милиционера ухватили Аню за подбородок, приподняли голову девчонки.
– Местная... – сквозь зубы выдавила она, ненавидяще глядя в глаза Лукиченко.
С каким удовольствием она сейчас запустила бы ногти в эти наглые, близко посаженные светлые зенки, так портящие в общем-то по-мужски симпатичное лицо мента...
Лейтенант, видимо, почувствовал негативный всплеск энергии, исходящей от этого звереныша, потому что убрал руку и опасливо отодвинулся подальше, к окну, прикинувшись, что просто захотел подышать воздухом из приоткрытой форточки.
– Ну и ладушки. Значит, и ездить тебе особенно некуда, Алехина. Ну а если надо будет куда... В Челябинск там или еще куда-нибудь: ты только мне скажи – я пособлю.
– Что-то вы, гражданин начальник, добренький чересчур, – снова опустив голову, пробубнила под нос Аня.
Запал мгновенной ненависти весь вышел, оставив только какую-то пустоту в груди, ставшую привычной после смерти Леши. Будто выпало оттуда что-то необходимое и нечем заполнить зияющую дыру. Лешик... Девчонка снова почувствовала, как к горлу подступают слезы, удивившие донельзя – казалось, еще вчера выплакала все и теперь внутри все сухо, будто в пустыне...