JК
Адриан Моул: Дикие годы :: Таунсенд Сью
Страница: 5 из 44По ее виду никто бы не догадался, что она теперь —д-р Пандора Брейтуэйт и бегло говорит на русском, сербско-хорватском и прочих малоупотребительных языках. Пандора больше похожа на какую-нибудь супермодель из числа тех, что рыскают по подиумам, чем на доктора философии. Вечеринке она определенно прибавляла блеска, в отличие от своих родителей, одетых, как обычно, в стиле битников 50-х годов — водолазки под горло и вельвет в рубчик. Не удивительно, что выкаблучиваясь под Чака Берри, они обильно потели.
Пандора улыбнулась, водворяя левую грудь в платье, и меня кольнуло в самое сердце. Я по-настоящему люблю ее. Я готов ждать, пока она не образумится и не поймет, что в целом мире для нее существует всего один мужчина, и этот мужчина — я. Только поэтому я последовал за нею в Оксфорд и временно поселился в ее кладовке. И живу там уже полтора года. Чем чаще Пандора сталкивается с моим присутствием, тем скорее сможет оценить мои достоинства. Я переживаю каждодневные унижения, наблюдая за ней, ее мужем и любовниками, но выгоду смогу пожать позднее — когда она станет гордой матерью наших шестерых детей, а я — знаменитым писателем.
Едва часы пробили полночь, все взялись за руки и спели «Старые Добрые Времена». Я оглядел всех — Пандору; Кавендиша; мою мамочку; отца; отчима; бабушку; родителей Пандоры — Ивана и Таню Брейтуэйт; и нашего пса. Глаза мои наполнились слезами. Мне почти двадцать четыре года, а что я в жизни совершил? Когда же песня смолкла, я сам себе ответил: ничего, Моул, ничего.
Пандора улыбнулась, водворяя левую грудь в платье, и меня кольнуло в самое сердце. Я по-настоящему люблю ее. Я готов ждать, пока она не образумится и не поймет, что в целом мире для нее существует всего один мужчина, и этот мужчина — я. Только поэтому я последовал за нею в Оксфорд и временно поселился в ее кладовке. И живу там уже полтора года. Чем чаще Пандора сталкивается с моим присутствием, тем скорее сможет оценить мои достоинства. Я переживаю каждодневные унижения, наблюдая за ней, ее мужем и любовниками, но выгоду смогу пожать позднее — когда она станет гордой матерью наших шестерых детей, а я — знаменитым писателем.
Едва часы пробили полночь, все взялись за руки и спели «Старые Добрые Времена». Я оглядел всех — Пандору; Кавендиша; мою мамочку; отца; отчима; бабушку; родителей Пандоры — Ивана и Таню Брейтуэйт; и нашего пса. Глаза мои наполнились слезами. Мне почти двадцать четыре года, а что я в жизни совершил? Когда же песня смолкла, я сам себе ответил: ничего, Моул, ничего.