Автобиография   ::   Нушич Бранислав

Она тяжело вздохнула и призналась мне:

— Учительница перед всем классом назвала меня гусыней… сказала, что я глупая гусыня… и все смеялись… и…

— Так это же пустяки! Из-за этого не стоит плакать. Что такое гусыня? Подумаешь! О, сколько раз учитель меня перед всем классом называл глупым ослом, а осел это побольше, чем гусыня, — и ничего! Так что не стоит плакать. И твою учительницу, когда она была маленькой, тоже глупой гусыней называли, — а, видишь, она теперь сама учительница.

Кажется, мои утешения благотворно подействовали на душу белокурой девочки. Она успокоилась, подняла свои заплаканные глаза и с такой надеждой посмотрела на меня, что я счел своим долгом продолжать ее утешать.

— И вот еще что… гусыня… — начал я, подыскивая, что бы еще сказать. — Гусыня, здесь ведь нет ничего страшного, это не оскорбление. Вот я, например… я люблю гусятину.

Она многозначительно посмотрела на меня, вероятно пытаясь определить, являются ли мои слова признанием в любви, или нет.

— Да, я люблю гусятину, — продолжал я, также надеясь, что мне удастся использовать этот разговор для объяснения в любви. — Особенно я люблю ножку.

— Какую ножку? — удивленно спросила белокурая девочка.

— Обыкновенную ножку. Когда мама жарит гуся с рисом, я всегда прошу ножку.

На другой день я опять встретил белокурую девочку, и с тех пор мы стали встречаться почти каждый день. Мы любили друг друга и без объяснений в любви. Мою попытку утешить ее, с которой началось наше знакомство, она сочла объяснением в любви. То же самое случается и со вдовами, которые очень часто слова утешения принимают за объяснение в любви.