Пьеса для обреченных   ::   Русанова Вера

— О, женщины, о, ужас, о, позор! Ничтожество вам имя! — начал он с фирменным пафосом.

Я опустила глаза в текст. Данное переложение Шекспира было весьма вольным. Мало того, что оно, как лоскутное одеяло, оказалось собранным из разных переводов, так еще и примерно половину пьесы Вадим Петрович с очаровательной легкостью отправил в ближайшее помойное ведро. Ничего хорошего я в этом не видела. Черепанов, угрюмо констатировавший со сцены: «Добра здесь нет и здесь не быть добру!» — вероятно, тоже.

Дальше он должен был сказать про «смолкнувшее сердце», но, вместо этого, прокричал только:

— Молчи, язык!

«Мальчик-гей» отреагировал с хорошей профессиональной быстротой, тут же раззявив рот и затрепетав своим языком, как душевнобольная змея. Потом подчеркнутым жестом опустил руку в карман обвислой кофты, повозился там с минуту (причем на лице его все яснее проступала тревога), достал воображаемую помаду, эффектно провел ею по губам. Метафоры я не понимала, но тем не менее продолжала смотреть на сцену с умным видом.

Далее появился бодрый, как школьный физрук, Горацио с пьяненькими Марцеллом и Бернардо. «Мальчик» побегал вокруг них, многозначительно вихляя бедрами, вошел и вышел из двери. До тех самых пор, пока Наталья снова не спустилась в зал, мне не оставалось ничего другого, как изнемогать от сложности режиссерского решения.