JК
Эфиоп, или Последний из КГБ (Книга 1. Часть 1,2) :: Штерн Борис Гедальевич
Страница: 157 из 163Честь по чести был предъявлен ордер на обыск, отец Павло навсегда перестал куда-то спешить и заорал во всю глотку на мамашу:
— Ты шо, дура?! Белую пеленку надо, а ты притащила коричневое одеяло! Пока производился обыск (беляков не нашли), отец Павло принес купель и белую простыню (служки разбежались) и начал медленно, обстоятельно крестить младенца. Люська развернула сыночка. Поп взглянул и сказал:
— Ого! Сподобил Бог увидеть в конце жизни!
И захохотал. Такого непропорционально могучего фаллоса он в своей жизни у младенцев не видел.
Красноармейцы во главе с комиссаром Гробштейном тоже весьма удивились.
— Наш человек! — сказали они. — Крести, патлатый, в последний раз!
Поп не спеша крестил и прыскал со смеху.
— Нарекается Лукой в честь незабвенного Луки Святого, — весело пел поп.
— Кто такой этот Лука? — невежливо спросил комиссар Гробштейн под руку попу. — Контрик?
— Moudack 97 ты, — смеясь и утирая слезы белой простыней, по-французски ответил поп.
— Кто moudack?!! — вызверился Гробштейн и выхватил маузер.
— Ты! И твой Лука Мудищев, — захохотал поп.
Поп не мог стоять от хохота. Пришлось расстреливать его хохочущим. Хохочущего отца Павла вывели на паперть, поставили к церковной стенке, комиссар Гробштейн честь по чести зачитал приговор ревкома, но попа нельзя было призвать к порядку, отец Павло продолжал хохотать, ноги подкашивались от хохота, он сползал, его поднимали, он от смеха опять сползал.
— Серьезный попался поп, — уважительно сказал один красноармеец.
У Гробштейна что-то проклюнулось в душе. С ним впервые такое случилось.
— Ты шо, дура?! Белую пеленку надо, а ты притащила коричневое одеяло! Пока производился обыск (беляков не нашли), отец Павло принес купель и белую простыню (служки разбежались) и начал медленно, обстоятельно крестить младенца. Люська развернула сыночка. Поп взглянул и сказал:
— Ого! Сподобил Бог увидеть в конце жизни!
И захохотал. Такого непропорционально могучего фаллоса он в своей жизни у младенцев не видел.
Красноармейцы во главе с комиссаром Гробштейном тоже весьма удивились.
— Наш человек! — сказали они. — Крести, патлатый, в последний раз!
Поп не спеша крестил и прыскал со смеху.
— Нарекается Лукой в честь незабвенного Луки Святого, — весело пел поп.
— Кто такой этот Лука? — невежливо спросил комиссар Гробштейн под руку попу. — Контрик?
— Moudack 97 ты, — смеясь и утирая слезы белой простыней, по-французски ответил поп.
— Кто moudack?!! — вызверился Гробштейн и выхватил маузер.
— Ты! И твой Лука Мудищев, — захохотал поп.
Поп не мог стоять от хохота. Пришлось расстреливать его хохочущим. Хохочущего отца Павла вывели на паперть, поставили к церковной стенке, комиссар Гробштейн честь по чести зачитал приговор ревкома, но попа нельзя было призвать к порядку, отец Павло продолжал хохотать, ноги подкашивались от хохота, он сползал, его поднимали, он от смеха опять сползал.
— Серьезный попался поп, — уважительно сказал один красноармеец.
У Гробштейна что-то проклюнулось в душе. С ним впервые такое случилось.