Панкрат   ::   Воронин Андрей

Собственно, он перестал бояться смерти еще в первую чеченскую, когда на его глазах гранатометный выстрел пробил насквозь хорошего парня Митю Семенова через полчаса после того, как тот получил письмо от жены, разрешившейся от бремени второй дочуркой. Тогда-то Седой и ощутил, как тонка, почти незаметна грань, за которой — цинковая упаковка и двухнедельная очередь из “грузов-200” на ростовской “перевалке”.

Но он так и не начал собирать ожерелья из выступающих частей вражеского тела, чем, по примеру противника, занялись к концу войны (войны ли?) многие его сослуживцы. И в глумлении над женами, дочерьми и матерями врага так и не поучаствовал — тошнило.

Убивал. Много и, если так можно сказать, хорошо — с минимальными для жертвы страданиями, за что нередко ловил на себе недоуменные взгляды прочих, не брезговавших — при молчаливом попустительстве военного начальства — всласть помучить тех, кто так или иначе попадал в руки “освободителей” живьем.

Люди зверели на войне. Зверели и во время первой чеченской. Но те, с кем его свела судьба теперь, во время второго визита на щедро политую российской кровью землю Ичкерии, успели озвереть еще дома, на гражданке. Они даже не представляли себе, что можно по-другому, не издеваясь, не мучая и не насилуя. Они были отличными рукопашниками и стрелками, мастерски владели средствами спецсвязи и, как минимум, — двумя языками (хотя зачем в Чечне, например, испанский?), но Седой видел: война для них — просто продолжение жизни, где для сильного стало нормой доказывать свою силу везде и всюду, даже без малейшей в том необходимости.