JК
Проза жизни (Обыкновенная жизнь) :: Хмелевская Иоанна
Страница: 16 из 301Сориентируюсь, что да как с моими делами, позвоню и приглашу тебя на мороженое. Номер найду в телефонном справочнике.
— Но я ведь давала тебе свой номер!
— Я его посеял, вместе с записной книжкой. Ничего страшного. До встречи, моя милая!
И ушёл, оставив Тереску у калитки. Только на углу улицы оглянулся и помахал рукой…
«Мелюзга, — снисходительно думал Богусь, направляясь к автобусной остановке. — Зелёная ещё, никакого опыта, да и малость со сдвигом. Если бы не глаза и фигура, ноги бы моей больше здесь не было».
«Моя милая», — в упоении твердила про себя Тереска, возвращаясь тропинкой от калитки. — Он сказал «моя милая»… «До встречи, моя милая»…
Она вошла в дом, закрыла за собой дверь и привалилась к косяку.
Так… Не захотел смотреть фотографии. Сказал, что в следующий раз. Значит, ещё придёт. А не приходил, потому что не рассчитывал её застать. А теперь придёт. Придёт непременно. Иначе зачем обнимал её? Ещё и назвал «моей милой».
Тереска стояла, прислонившись к двери, и упивалась своим счастьем. Однако упоения хватило хоть и надолго, но не навсегда. Сначала оно как бы помутнело, потом как бы дало трещину, а потом сквозь эту трещину хлынул поток сомнений. Сумерки воцарились не только в освещённой предвечерними лучами прихожей, но и в её душе.
— Но я ведь давала тебе свой номер!
— Я его посеял, вместе с записной книжкой. Ничего страшного. До встречи, моя милая!
И ушёл, оставив Тереску у калитки. Только на углу улицы оглянулся и помахал рукой…
«Мелюзга, — снисходительно думал Богусь, направляясь к автобусной остановке. — Зелёная ещё, никакого опыта, да и малость со сдвигом. Если бы не глаза и фигура, ноги бы моей больше здесь не было».
«Моя милая», — в упоении твердила про себя Тереска, возвращаясь тропинкой от калитки. — Он сказал «моя милая»… «До встречи, моя милая»…
Она вошла в дом, закрыла за собой дверь и привалилась к косяку.
Так… Не захотел смотреть фотографии. Сказал, что в следующий раз. Значит, ещё придёт. А не приходил, потому что не рассчитывал её застать. А теперь придёт. Придёт непременно. Иначе зачем обнимал её? Ещё и назвал «моей милой».
Тереска стояла, прислонившись к двери, и упивалась своим счастьем. Однако упоения хватило хоть и надолго, но не навсегда. Сначала оно как бы помутнело, потом как бы дало трещину, а потом сквозь эту трещину хлынул поток сомнений. Сумерки воцарились не только в освещённой предвечерними лучами прихожей, но и в её душе.